Филип Рот - Операция «Шейлок». Признание

4. Мы просим наших собратьев-антисемитов и Дух Толерантности помочь нам избавиться от этих недостатков.

5. Мы готовы просить прощения за весь вред, который нанесли своим антисемитизмом…

Пока Аарон читал мои поправки, к нам приблизился тощий, как тростинка, престарелый калека — встал из-за соседнего столика и подплыл, раскачиваясь из стороны в сторону, опираясь обоими локтями на алюминиевые костыли. В этом чистом, тихом кафе Дома Тихо, отделенного целым лабиринтом розоватых каменных стен от улицы Яффо, вечно запруженной машинами, обычно были свои завсегдатаи — старики, приходившие сюда обедать. Тут кормили немудряще и недорого, а потом ты мог выпить кофе или чаю на террасе или в саду, устроившись на скамейке под высокими деревьями. Аарон решил, что в этом спокойном местечке мы сможем беседовать без помех и нас ничем не будет отвлекать жизнь большого города.

Добравшись до нашего столика, старик заговорил только после того, как устроился на стуле рядом со мной, загромоздив пространство, распаковав свои жалкие сорок пять кило — его конечности и торс весили никак не больше; усевшись, он, как мне показалось, выждал, пока не замедлится его бешеный пульс, а тем временем, глядя сквозь толстые стекла очков в роговой оправе, вдумчиво расшифровывал мое лицо. Смотреть на него было страшно: казалось, его сварили, — наверно, какое-то заболевание кожи, а ребус его лица я расшифровал словом «мытарство». Он был в неброском синем костюме, под пиджаком — толстый кардиган, застегнутый на все пуговицы, а под кардиганом виднелись накрахмаленная белая рубашка и галстук-бабочка, аккуратные и благопристойные — наряд добропорядочного господина, который торгует бытовой техникой в неотапливаемом магазине.

— Рот, — сказал он. — Писатель.

— Да.

Тут он снял шляпу, обнажив череп, состоявший из микроскопических сот — абсолютно голое темя, испещренное мелкими бороздками и желобками, точно скорлупа крутого яйца, которая растрескалась от легкого удара ложкой. Его уронили, подумал я, и собрали заново, он — мозаика из черепков, держится на замазке, на нитках, на проволоке, на болтах…

— Сэр, позвольте спросить, как ваше имя? — сказал я. — Это Аарон Аппельфельд, израильский писатель. А вы?

— Бегите, — сказал он Аарону. — Бегите, пока не взорвалось. Филип Рот прав. Он не боится психов-сионистов. Слушайтесь его. Семья у вас есть? Дети?

— Трое детей, — ответил Аарон.

— Еврейским детям тут не место. Их уже достаточно погибло. Хватайте детей, пока они живы, и бегите.

— А у вас есть дети? — спросил его Аарон.

— У меня никого. После лагерей приехал в Нью-Йорк. Давал деньги на Израиль. Он был мое дитя. Жил в Бруклине, ничего не тратил. Только работа, и девяносто центов с каждого доллара — на Израиль. Потом ушел на покой. Продал ювелирную фирму. Приехал сюда. И каждый день — живу здесь, а сам хочу бежать. Думаю про своих евреев в Польше. В Польше у еврея тоже были страшные враги. Но даже страшные враги — это ничего, если он мог сохранить свою еврейскую душу. А эти — евреи в еврейской стране, а еврейской души у них нет. Библия повторяется, с самого начала. Господь готовит катастрофу для этих евреев, у которых нет души. Если в Библии когда-нибудь будет новая глава, вы прочитаете, как Господь привел сто миллионов арабов истребить народ Израиля за его грехи.

— Да? А что, Гитлера тоже Господь прислал — за грехи народа? — спросил Аарон.

— Господь прислал Гитлера, потому что Господь чокнутый. Еврей знает Бога, знает, как Он все делает. Еврей знает Бога, знает, как, только-только создав человека, Он с первого дня начал на него сердиться, с утра до ночи. Вот что значит: евреи — избранный народ. Гойим улыбаются: Господь милосердный, Господь ласковый, Господь добрый. Евреи не улыбаются — они знают Господа не по мечтам о нем, не по гойским сказкам, а потому, что прожили всю жизнь с Господом, Который со своими любящими детьми все делает сплеча — никогда не обождет, чтобы чуть подумать, чтобы включить голову и взяться за ум. Взывать к чокнутому, сердитому отцу — вот каково быть евреем. Взывать к чокнутому, буйному отцу, взывать три тысячи лет подряд — вот каково быть чокнутым евреем!

Разделавшись с Аароном, он снова обернулся ко мне, этот искалеченный дряхлый призрак, которому следовало бы не ходить по кафе, а соблюдать постельный режим под наблюдением врача, в окружении родных, положив голову на чистую белую подушку, а придет время — опочить с миром.