Филип Рот - Операция «Шейлок». Признание

— Кто знает, куда могут привести Афины? Езжайте ради Джорджа Зиада в Афины, и если там вы убедительно сыграете свою роль, то встреча, которой вас завлекают, как морковкой, — аудиенция в Тунисе у Арафата — вполне может состояться. Такое действительно случается. Для вас это стало бы грандиозным приключением, а для нас ваша поездка в Тунис — немалым достижением, разумеется. Я сам как-то провел с Арафатом неделю. С Ясиром не соскучишься. У него чертики прыгают в глазах. Он — шоумен. Очень, очень импульсивный. Гениально умеет обаять, когда разыгрывает свою роль. Вы получите удовольствие.

Вместо ответа я взял тот до неприличия откровенный приемчик, тот дурацкий гэг, ту идиотскую деталь, которыми был его чек на миллион долларов, хорошенько потряс чеком перед его носом и сказал:

— Я американский гражданин. Я здесь с журналистским заданием от американской газеты. Я вам не еврейский солдат удачи. Я не еврейский агент под прикрытием. Я не Джонатан Поллард, и убивать Ясира Арафата я тоже не желаю. Я приехал брать интервью у другого писателя. Поговорить с ним о его книгах. Вы следили за мной, прослушивали мои разговоры, ловили меня на крючок, применяли ко мне физическое насилие и психологическое давление, вертели мной, словно игрушкой, преследуя свои цели, а теперь имеете наглость…

Сидевший на подоконнике Ури ухмылялся, глядя на меня, пока я негодовал по поводу непростительного произвола и крайней непорядочности, проявленных при обхождении со мной.

— Вы вольны уйти, — сказал Смайлсбургер.

— Я также волен подать в суд. Это дает основания для судебного преследования, — сказал я ему и вспомнил, много ли мне дала подобная угроза, высказанная Пипику при первой личной встрече. — Вы продержали меня здесь несколько часов, даже не намекнув, где я нахожусь, кто вы такие и что со мной может случиться. И все ради какой-то банальной затеи, такой нелепой, что я едва верю своим ушам, когда вы ассоциируете ее со словом «разведка». Несете чушь, ни капли не заботясь ни о моих правах, ни о неприкосновенности моей частной жизни, ни о моей безопасности, — и это разведка?

— Возможно, мы вас заодно защищали.

— Кто вас просил? Где ж это вы меня защищали — по дороге из Рамаллы? Меня там могли избить до смерти. Могли пристрелить.

— У вас даже синяков не осталось.

— И все равно ощущения были пренеприятные.

— Ури отвезет вас в американское посольство, можете подать жалобу вашему послу.

— Просто вызовите такси. Хватит с меня Ури.

— Делай, как он говорит, — сказал Смайлсбургер, обращаясь к Ури.

— А где я? Где именно? — спросил я, когда Ури вышел. — Что это за здание?

— Это не тюрьма, ясное дело. Вы не в комнате без окон, не прикованы к водопроводной трубе с завязанными глазами и кляпом во рту.

— Не говорите, как мне повезло, что я сейчас не в Бейруте. Скажите что-нибудь полезное — скажите мне, кто этот самозванец.

— Наверно, вам лучше спросить Джорджа Зиада. Возможно, ваши друзья-палестинцы обращались с вами похуже, чем я.

— Правда? Вы это точно знаете?

— А если я скажу «да», вы поверите? Вам, пожалуй, придется добывать информацию у кого-то более заслуживающего доверия, а мне — с помощью менее обидчивой персоны. Посол Пикеринг известит о моем поведении тех, кого сочтет нужным известить, и каковы бы ни были последствия, я постараюсь с ними смириться. И все же мне не верится, будто эти события стали испытанием, от которого вам уже не оправиться. Возможно, однажды вы даже скажете мне спасибо за некий вклад в книгу, которая из этого получится. Пусть книга получится не вполне такой, какой могла бы получиться, если бы вы предпочли двигаться с нами дальше, но вы сами знаете, что таланту вашего калибра много приключений не требуется. В конце концов, ни одна разведслужба, даже самая безрассудная, не в силах тягаться с фантастическими творениями писателя. Теперь можете вернуться к своей жизни, и никакая грубая реальность не будет путаться у вас под ногами, можете придумывать себе персонажей поинтереснее, чем обычный головорез вроде Ури или назойливый остряк-головорез вроде меня. Кто такой этот самозванец? Ваше писательское воображение породит что-то позавлекательнее, чем глупая и незамысловатая правда, в чем бы она ни состояла. Кто такой Джордж Зиад, какую игру он ведет? Он тоже сделается проблемой, глубина которой будоражит сердца гораздо сильнее, чем наивная правда о нем, в чем бы она ни состояла. Реальность. До чего же она банальна, глупа и бессвязна — от нее только путаница, только разочарования, только досада. Совсем другое дело — сидеть в своем кабинете в Коннектикуте, где нет ничего реального, кроме вас.