Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

– То бегает, то прыгает. А то вообще сидит в углу, – сказала Алена и поцеловала его в губы. – Я по тебе так соскучилась, Темка.

Стараясь, как в кино, расстегнуть все крючки и пуговки одним ловким движением, Арт думал, что ему уже давно не приходилось никого раздевать – Айлин или приходила в спальню из ванной голая или вообще не снимала бюстгальтер. И одновременно – если можно одновременно думать о двух возлюбленных – он думал об Алене. Яснее всего он помнил ее грудь – пасмурно-облачный цвет неспелой клюквы, вкус сиренево-серых ареол…

Он наконец-то разделался с тремя крючками и положил ладони на ее голую грудь.

– Темка, подожди, я так не могу… Я хочу на тебя сперва посмотреть, – сказала она.

Он молча расстегивал рубаху, продолжая слегка теснить ее к двуспальной кровати, застеленной только с одной стороны. Алена стянула блузку через голову и освободилась от бюстгальтера. Повернувшись к нему спиной, она расстегнула молнию канареечной юбки. Юбка упала к ее ногам, словно разорванный парус. На спине, чуть ниже ее плеч, Арт увидел небольшие шрамы, стянутые посередине наподобие оспин. Алена повернулась к нему лицом и опустила глаза, и он заметил на животе растяжки, сбегавшие вниз, как саламандры. Но эти шрамы и растяжки не только не вызвали в нем отвращения, но возбудили еще сильнее, вызывая к жизни забытую нежность.

– Темка, погоди, – повторила Алена в постели. – У тебя есть?.. Сам знаешь…

– В прошлый раз ничего не было, – ответил Арт.

– Не говори так, – прошептала Алена, вдруг оказавшись на грани слез, и Арт промолчал в ответ, только пристально посмотрел на нее сверху вниз. Она лежала на низкой постели, как прошлое, которое он все еще любил, но которым уже давно перестал дорожить…

Потом Арт сходил в ванную, принес два вафельных полотенца и лег чуть наискосок, так, что его согнутые в коленях ноги зависли над Алениными, наподобие разведенного моста над рекой в их родном городе. Алена достала сигарету из мятой пачки, лежащей на тумбочке у изголовья, и закурила.

– Дай сигаретку, – попросил Арт с детской интонацией.

– А я думала, американцы не курят, – сказала Алена.

– Американцы – нет, – ответил Арт. Он глубоко затянулся раз, потом другой. – А как Коля сюда попал? – спросил он.

– А что я сюда попала, тебя не удивляет? – спросила Алена, но без раздражения в голосе.

– Я просто хотел…

– Спросить… Я знаю, что ты хотел спросить. Скажи, Темка, а что ты будешь делать, если Коля вдруг вернется раньше времени?

– Отп…жу его, вот что.

– Тем, нельзя, он мой муж.

– Почему нельзя? Я ему уже один раз все объяснил. И еще раз объясню, с большой радостью. Почти двадцать лет прошло.

– Темка, хватит изображать гопника. Ты же из интеллигентной семьи, – сказала Алена.

– Что значит изображать?

– Ты что, правда ему морду набил?

– А разве тебе этот ссыкун ничего не говорил? Это еще на первом курсе было, весной. В раздевалке после волейбола. Все ребята хлопали. Ты же знаешь, у нас все парни Колю ненавидели.

– А он вас всех презирал, – резанула Алена. – Называл за глаза хулиганами с катка.

– Я, кстати, тогда был почти уверен, что меня выгонят из-за драки.

– Ты Колю недооцениваешь. То есть не теперешнего Колю, а тогдашнего. Теперь уже почти ничего не осталось, – сказала Алена.

– Я недооцениваю Колю?

– Помнишь, какие он носил шелковые галстуки? Ему отец из-за границы привозил.

– А галстуки тут причем?

– Ты что, Темка, правда не знаешь?

– Понятия не имею.

– Ой, мамочки, надо было нам встретиться через двадцать лет на острове Сааремаа, чтобы я тебе это все рассказывала…

Притянув пододеяльник к ключицам, Алена села в постели.

– Помнишь, мы с тобой уже долго встречались. И я знала, что вы были в отказе.

– Ты одна знала на курсе.

– Да вот видишь, не одна.

– Я и сам предполагал, что в институте узнают. Родители психовали из-за этого, боялись, что КГБ сообщит в институт. Что меня исключат, потом в армию заберут и в Афган отправят. Это был мамин вечный кошмар.

– Темка, вы когда получили разрешение на выезд? В марте? В апреле?

– В апреле восемьдесят шестого. Третьего апреля, если точно.

– Вы когда-нибудь задумывались, почему вас вдруг выпустили?

– Еще бы, конечно. До сих пор. Странное еврейское счастье. Ведь тогда эмиграция практически остановилась.

– Я тоже сначала ничего не знала. Уже потом, когда мы с Колей… Уже год почти прошел, как ты… – от накатившихся слез Алена с трудом ворочала словами.