Мастер Чэнь - Девушка пела в церковном хоре [litres]

И вот они, прошедшие через Суэцкий канал прочие корабли, новые броненосцы, новые крейсера; вот наша эскадра выросла, соединившись с пополнением у островка Носси-Бэ. Но и после этого сначала не было покоя. Потому что мы, то есть «Дмитрий Донской», начали выполнять свои обязанности вместе с прочими крейсерами – сторожить, охранять по очереди эскадру. И мы постоянно – причем чаще ночью – выходили в море, в пролив между Мадагаскаром и Африкой, у нас постоянно били боевую тревогу, лучи наших прожекторов вновь и вновь упирались в горизонт, распугивая там светлячков – рыболовные суда. А еще шел ремонт, нескончаемый ремонт потрепанных кораблей, и мы грузились углем – да, да, тем самым углем, до полного запаса, но даже и очередной черный день эскадры не может рано или поздно не кончиться.

Итак, суета – но новости из дома были похожи на вязкую глину под ногами, они постепенно тормозили нас, обездвиживали. Суетливое движение замирало, эскадра погружалась в неподвижность и затаивала дыхание, ожидая очередных невообразимых новостей из дома.

И они приходили.

Съезд, Земский съезд прошел, оказывается, когда мы еще шли к Танжеру! Да еще с какими результатами! И так получилось, что наш Союз – смешно, но ведь это стало реальностью – оказался во главе всего мощного движения к обновлению России.

А я тогда, осенью, только-только начинал понимать, что могу пройти по палубе без дрожи в ногах, и думал почти только об этом; а моя страна тем временем наконец избавилась ото сна. И это сделали мы, то есть как бы и я тоже, – а я и не знал.

Дальше французские газеты сообщили немыслимое. Девятого января многотысячные колонны рабочих понесли какую-то петицию императору в Зимний дворец – шли с миром, добром и иконами – и были почему-то встречены винтовочным огнем.

Я читал эти сообщения с общим настроением «что же эти бездари делают», пока не получил электрический удар.

Потому что увидел имя Георгия Гапона. Оказывается, он был тем человеком, который повел рабочих ко дворцу.

Но ведь отец Георгий – один из нас. Летом мы встречались, говорили с ним, и как же было не говорить, если он возглавлял крупнейшую рабочую организацию страны. В ноябре должна была пройти формальная встреча лидеров его Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга и кого-то из наших, Прокоповича, что ли. Цена этой встречи была огромной: либо мы создаем союз союзов, и вместе оказываются и рабочие – и мы, и многие другие. И вот тогда можно верить в будущую великую Россию. Либо…

А сейчас получается, особенно если встреча была, что это мы… то есть и я… виновны в этом кровавом недоразумении.

Отец Георгий не просто один из нас. Он мой ровесник, мы с ним говорим на одном языке – во всех смыслах. Он меня читает. А я хожу на его проповеди и с завистью смотрю на это человеческое море – ведь не вмещаются в церковь! Бог мой, как же он хорошо говорит! А сколько человек пришли бы послушать эту присохшую к креслу мумию, господина Победоносцева, бессменно главноначальствующего над нашей матерью-церковью? Это если он вообще умеет еще разговаривать.

Мы все исправим, сказал я себе не очень уверенно. Вот только убитых не вернем.

А еще страна оказалась охвачена стачкой, две столицы по крайней мере – и нефтяные прииски Баку. Сотни тысяч побросали инструменты. Такого не было никогда.

А еще – стало известно, кто такой господин Прибой, суливший нам катастрофу при встрече с японским флотом; как до нас дошли эти вести, не спрашивайте. Просто в какой-то момент об этом начали говорить буквально все.

Тут я поначалу долго смеялся. Как тогда, в кают-компании, я определил этого человека? Моряк, не слишком высокого и не слишком низкого ранга. И вот вам – капитан второго ранга Николай Лаврентьевич Кладо. Должность – преподаватель! То есть я опять угадал, вычислив его позицию где-то рядом с флотом и Адмиралтейством, такую, что можно иметь некую независимость суждений.

Мало того, я точно угадал – капитан Кладо успел побывать в Порт-Артуре. Наконец, это известный здесь многим человек, потому что он был назначен в эскадру адмирала Рожественского официальным историографом. Правда, сошел на берег в Испании, заниматься дипломатией по поводу несчастного обстрела британских рыбаков на Балтике.

Это было забавно: господин Дружинин, сидя напротив, читал мне (и тем, кто слышал его тихий голос) все эти вещи – и тон его был то ли обиженным, то ли обвиняющим. Дружинину, кажется, не нравится моя излишняя догадливость.