Иэн Макьюэн - Таракан [litres]

Для британского контингента временные рамки были неудобными. График работы парламента не оставлял свободного времени. Единственной темой для обсуждения был разворотизм. Все только и говорили, что о бунте под предводительством коварного бывшего министра иностранных дел. Голосование было назначено на 19 декабря. Политическая жизнь всегда бурлила в это время года, не говоря о рождественских мероприятиях и семейных торжествах. Но это мероприятие было особого рода: путешествие первым классом, номера люкс площадью шесть тысяч квадратных футов, огромные пятизначные суточные, рукопожатие президента и общий восторг оттого, что американцы все сильнее интересуются Британским Проектом. Кроме прочего, премьер-министр написал всем приглашения лично. Сам он не мог присутствовать, но направлял вместо себя Тревора Готта, канцлера герцогства Ланкастерского, импульсивного и приземленного малого, «плоского», как считали некоторые. Ничего другого не оставалось – парламентарии приносили извинения коллегам, должностным лицам и родственникам и принимались заключать «парные» соглашения. Таков был парламентский обычай – член парламента, который должен отсутствовать в палате в день голосований, мог взять себе в напарники члена парламента с противоположной стороны. Отсутствовали оба, и таким образом обеспечивалось равенство сторон на голосовании. Это было особенно удобно для проправительственных парламентариев, которые часто отсутствовали по официальным поручениям. Не менее удобно это было для парламентариев, отсутствовавших по причине болезни, помешательства или посещения похорон.

Конференция имела сногсшибательный успех, как почти все конференции такого рода. Президент Таппер во вступительной речи отметил, что британский премьер-министр велик, а разворотизм хорош. Конгрессмены и сенаторы, олигархи и интеллектуалы из исследовательских институтов разделяли радостное чувство, что мир преображался в согласии с их мечтами. История была на их стороне. Банкет, устроенный вечером 18 декабря, был восхитителен, как и несколько предыдущих банкетов. После речей на сцену с симфоническим оркестром вышел имитатор Фрэнка Синатры и исполнил в обворожительной манере My Way. После чего копия Глории Гейнор исполнила I Will Survive, растрогав семьсот гостей до стоячих оваций со слезами на глазах.

Не успели все рассесться, как завибрировали в унисон телефоны сорока гостей. Партийный организатор велел им срочно возвращаться в Лондон. Транспорт уже ожидал их перед отелем. Их самолет вылетал через два часа. На сборы у них оставалось десять минут. Они должны были явиться в палату общин к одиннадцати следующим утром для решительного голосования за разворотизм. Парное соглашение утратило силу.

Британцы спешно покидали банкетный зал, не успевая прощаться с новыми друзьями. Как же они костерили своих коллег-лейбористов всю дорогу до аэропорта Рональда Рейгана. Что за безобразие – покидать рай из-за коварства тех, кому они так глупо доверяли. Большинство парламентариев были слишком взвинчены, чтобы спать, так что они гоняли туда-сюда тележку с напитками и ругались весь путь до Хитроу. Движение в районе Чизика было таким плотным, что они прибыли в палату общин всего за несколько минут до того, как прозвенел парламентский звонок. Только когда вашингтонские бражники, как их стали называть впоследствии, шли через холл, они заметили отсутствие своих лейбористских «пар». Законопроект был принят с перевесом в двадцать семь голосов. Остальное, как говорили люди все утро, было «историей». На следующий день разворотческий законопроект получил королевскую санкцию и вступил в силу.

Последовал, разумеется, конституционный скандал, обвинения в бесчестии. Вопли негодования со стороны оборотческой прессы. Сорок парламентариев-лейбористов, облапошенных разворотистами, написали письмо в «Обсервер», гневно клеймя правительство Самса за его «грязное, бесстыдное жульничество». Раздавались призывы к судебному пересмотру.

Джим утешил Джейн Фиш по телефону:

– Мы вырулим. Все путем. Вот увидишь.

После чего распорядился доставить ящик шампанского в офис парторга.

В тот вечер премьер-министр дал длинное интервью телеканалу Би-би-си. Он говорил суровым, размеренным тоном: «Извиняться? Позвольте, я объясню вам базовые принципы. В этой стране у нас нет письменной конституции. Что у нас есть, это традиции и конвенции. И я всегда их чтил, даже когда это шло вразрез с моими насущными интересами. Так вот, я должен указать вам, что в палате общин есть такая давняя и славная традиция – нарушать парное соглашение. Не так давно, но до моего вступления в должность премьер-министра, пока одна либеральная демократка из членов парламента рожала, ее парный партнер, по наущению ее парторга, голосовал в палате общин по злободневному вопросу. Как хорошо известно, еще в 1976 году достопочтенный Майкл Хезелтайн махал булавой в палате, отмечая, если так можно сказать, разбитую пару. Двадцать лет спустя трое наших парламентариев оказались спарены не только с тремя отсутствовавшими лейбористами, но и с тремя либдемами. Лейбористы нарушали парное соглашение бессчетное число раз. Они любят бахвалиться этим ближе к ночи в баре “Незнакомцы” [32] Англ. The Strangers’ Bar – один из баров в Вестминстерском дворце для членов парламента, должностных лиц и их гостей. . Все эти примеры иллюстрируют хорошо укоренившийся обычай нагревать друг друга. Это конституционно оправданно, поскольку всем дает понять, что парламент – это прежде всего нормальное, далекое от совершенства место, теплое и проникнутое человеческими чувствами. Я также должен добавить, что парные соглашения гораздо менее практикуются на важных голосованиях. Вернуть этих членов парламента из Вашингтона было вполне разумным решением, поскольку на кону стоял жизненно важный вопрос национального значения. Разумеется, оппозиция поднимает хай. Это их работа. Кое-кто из них дуется на то, что Хорас Крабб голосовал с нами. Так вот, мой ответ на ваш вопрос: нет, категорическое нет – ни я, ни кто-либо из членов моего правительства извиняться не намерен».