Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— На воздухе бываешь? — спросила она.

— Бываю.

Странные люди взрослые, они уверены, что все болезни на свете лечатся прогулками на чистом воздухе и питанием!

На уроке Шура, которая чуть опоздала и получила запись в дневнике, в мою сторону даже не смотрела. Конечно, понимаю, кому ж охота во­зить передачи в колонию! На перемене ко мне подскочила Дина Гапоненко и взволнованным шепотом умоляла не говорить в милиции, что она тоже была на пустыре, взамен обещая хранить тайну моего рокового выпада. Я мужественно дал честное пионерское, а потом попытался выяснить у Расходенкова, что произошло после моего бегства. Оказалось, он из кустов наблюдал за тем, как братья повезли на тачке стенающего Рената в травмпункт, как тетя Гюзель бежала, рыдая, следом, а разъяренный дядя Амир топтал валявшиеся на земле шляпы, обещая всех перерезать как последних собак.

— А что все-таки у Рената с глазом?

— Неизвестно.

Во время урока алгебры классная дверь распахнулась, и на пороге возник милиционер в сопровождении Иерихонской. Я понял: пришли за мной — и начал собирать портфель...

— Извините, Галина Федоровна, — прогрохотала Клавдия Савельевна, — вот вынуждена отнять несколько минут от вашего урока. Опять на Бакунинской сбили ребенка. По району проводятся профилактические беседы. Пожалуйста, товарищ капитан! А дети внимательно слушают! Виноградов, в окне ничего для тебя интересного нет! Понял?

— Пожалуйста, пожалуйста, товарищ капитан, — язвительно разрешила Галина Федоровна, — алгебра подождет...

— Это точно... А вот правила дорожного движения ждать не станут! Ребята, — начал милиционер, неловко переминаясь с ноги на ногу, — под колесами грузовика погиб ваш сверстник Коля Зинченко из 345-й школы. Страшное горе для родителей и невосполнимая потеря для государства. Но беды можно было избежать, если бы он переходил улицу в положенном месте и на зеленый свет...

— Полуяков, — рявкнула Иерихонская так, что дрогнули в окнах стекла. — Прекрати улыбаться как Дуремар! Тут еще ничего смешного не сказали!

Неделю я ходил в школу кружным путем, пока лицом к лицу не столк­нулся с Ренатом, он шел с перевязки. Я обмер, но «Рошфор» весело протянул мне руку.

— Не дрейфь, Полуяк! Все нормально! — И отогнул угол марлевой наклейки, закрывавшей пол-лица.

Я увидел юркий татарский глаз, целехонький, только белок изменил цвет, словно его залили красными чернилами. В общем, роговица, как сказал врач у Гельмгольца, цела, и Ренат отделался сильным ушибом глазного яблока с кровоизлиянием, так как травма была нанесена, судя по всему, тупым и мягким предметом.

И это чистая правда! Закончив мастерить шпагу, я, чтобы облагородить рукоять, попросил у Тимофеича синюю изоленту, он приносил ее, как и спирт, с завода. Однажды я без разрешения обмотал ею хоккейную клюшку целиком — и мне здорово досталось за расточительство, так как для этого вполне подошла бы черная матерчатая лента, а не дефицитная синяя.

— Я сам все сделаю, — ответил отец. — Неси!

Осмотрев шпагу, он похвалил меня за качество работы, достал из ящика с инструментами новый рулон и аккуратно, очень красиво, виток к витку, обмотал всю рукоять, потом пальцем потрогал острие, покачал головой и, ничего не говоря, с помощью плоскогубцев согнул заточенную проволоку петлей, а сверху надел «кембрик». Это такие похожие на макаронины трубочки из ПВХ. Электрики часто используют их для изоляции.

— Понял? — строго спросил Тимофеич и для надежности замотал «кембрик» лентой. — Кривых даже в обоз не берут.

— А Кутузов?

— Поговори у меня еще!

Зато у Рената, помню, шпага была острая, как шило, и он ее еще постоянно подтачивал бруском. Уж я-то, в случае чего, точно остался бы без глаза, и адмиралиссимус Ураганов приехал бы в родную школу с черной повязкой на лице, как заправский пират.

В мушкетеров мы с тех пор больше не играли никогда.

13. День чистых рук

Я посмотрел на небо, туча, похожая на огромную синюю медузу, плыла от Казанки, опустив на город свои серо-прозрачные щупальца. Мимо меня по переулку медленно проехала телега, запряженная пегой лошадью. Когда я был до смешного мал, извозчики (их почему-то называли ломовыми) в Москве встречались часто, даже в центре, возле ГУМа и «Детского мира». На асфальте там и сям лежали расплющенные колесами желтые лепешки, а в них дрались и чирикали воробьи, не подпуская к питанию вальяжных голубей. Маленькие юркие птички совершенно не боялись машин и взлетали буквально из-под бамперов. А вот неповоротливые сизари, зазевавшись, порой попадали под колеса и лежали потом на асфальте распластанные, будто цыплята табака на сковородке.