Аркадий Тигай - Поцелуй бабочки

При этом оба настолько поглощены друг другом, что не замечают устремленных на них взглядов.

Что же делает в этой ситуации наш шутник? Он окликает крановщика:

— Леонтий! — зовет Наглюков.

Крановщик отрывает губы от ручки супруги и поворачивается на зов.

— А теперь меня поцелуй, дорогой! — кричит Юра, после чего разворачивается спиной и, сдернув штаны, обнажает задницу.

Сцена сопровождается веселым хохотом присутствующих. Смеются все, кроме Леонтия Андреевича. Лицо его начинает некрасиво дергаться, скулы белеют. Он отстраняет жену, которая что-то пытается ему втолковать, и, прихватив лежащий рядом лом, взбегает на леса.

И тут начинается уморительная погоня по строительным лесам, сопровождаемая непрекращающимся хохотом всех, кто наблюдает эту сцену. Беглец и преследователь носятся по этажам, при этом ловкий Наглюков ухитряется еще и подзадоривать Леонтия Андреевича разными шуточками, вроде того что, дескать, не слишком ли торопится он воспользоваться предложением Юры…

В общем, все веселятся от души вплоть до той минуты, когда Наглюков запутывается в какой-то проволоке. Он запутался, а крановщик как раз проявил известную сноровку и настиг его. Тогда Юра делает мощный рывок, но падает, а Леонтий Андреевич заносит над ним лом и попадает как раз по голове… так что во все стороны летят брызги, будто он саданул по арбузу. Только в отличие от арбуза брызги теплые — некоторые почувствовали это потому, что капли попали им на лицо и другие открытые участки тела.

Смех, естественно, смолкает, поскольку уже не до шуток, а Леонтий Андреевич тяжело дышит, видимо утомленный погоней по лесам.

Тут, конечно, милиция, «неотложка», но… дело сделано, время назад не отмотаешь. Остается только сожалеть о неудавшемся юмористе и удивляться жестокой фантазии провидения: живет человек, шутит, строит рожи… и вот уже нет его. А этот только что галантно целовал даме ручку, а через минуту он уже убийца, преступник, и сидеть ему в тюрьме не пересидеть. Жена его умирает от горя, а престарелую мать погибшего шутника разбивает паралич…

Для безучастного сострадания в подобных случаях принято употреблять леденящее душу слово «судьба». Что я и делаю с отвращением: «Судьба, господа», — пойдите поспорьте с ней.

«В деревню Волговерховье едет патриарх всея Руси». Благая весть явилась как дуновение ангела — непонятно как и неизвестно откуда. Сейчас же последовали чудеса.

Точно с неба свалился бульдозер с прицепом гравия и засыпал две злополучные ямы, делавшие дорогу в деревню непригодной для движения транспорта.

Не успел стихнуть рокот бульдозера, как, шурша по свежему гравию, в деревню въехали два «мерседеса». Из машин вышли несколько начальственных фигур. Окинув взглядом исток, лес и заколоченную церковь, одиноко стоящую на пригорке, фигуры о чем-то посовещались и уехали, провожаемые робкими взглядами поселян.

Прошла неделя, патриарх не явился, но чудеса продолжались — возле магазина поставили общественный туалет.

Сколоченный из отличной необрезной доски туалет был выполнен в архитектурном стиле, широко известном в швейцарских Альпах под названием «шале». Неподалеку от туалета расположили мусорные ящики, а в магазин завезли диковинные продукты, среди которых особенно выделялась китайская вермишель быстрого приготовления, рассеявшая последние сомнения, — маловеры, утверждавшие, что «в гробу патриарх видел Волговерховье», притихли. Стало ясно — приедет.

Еще две недели прошли в напряженном ожидании. Встречать патриарха народ собирался каждое воскресенье. Сидели на пригорке у церкви и ждали.

Настало третье воскресенье, солнце взошло как обычно. Прошла утренняя дойка, и тут за лесом послышался треск мотора, на дороге показался мопед почтальона Ковалова.

— Сегодня ждите, — сообщил Ковалов. — Точно прибудет.

Вслед за Коваловым появился Сергей Фокин — местный краевед и добровольный хранитель полуразрушенного храма, доставшегося ветхой деревеньке в наследство от тех времен, когда у истока действовал монастырь Святой Ольги, а в самом Волговерховье были маслобойня, кузница, почта и другие блага цивилизации.

Потом времена изменились, монастырь переименовали в сельхозартель, утварь вывезли, церковь заколотили. Маслобойня и почта исчезли сами собой, так что ко времени визита патриарха в деревне оставались две действующие достопримечательности: исток великой реки, укрытый часовней, и московский писатель-юморист, купивший под дачу старый поповский дом, стоящий напротив храма.