Наталия Миронина - Босиком по краю моря [litres]

Суржиков ушел ни с чем. Пчелинцеву, оказывается, все любили. И никому не мешали ее упрямство, заносчивость и гонор.

На следующем занятии Вадим Леонидович попытался сменить тактику. Он похвалил без всяких «но» работу Жени, задал несколько вопросов и после ее ответа повернулся к аудитории и сказал:

– Вот пример безукоризненного ответа.

Пчелинцева нагло и победно усмехнулась прямо в глаза Суржикову. Тот ответил взглядом исподлобья, в котором отчетливо читалось объявление войны. Женя всегда сидела в первом ряду, и этот безмолвный диалог никто не заметил. «Ах ты, стерва! Не хочешь по-хорошему?! А чего же ты хочешь? Вот так бездумно, по настроению выпендриваться, поправлять меня, вступать в бесконечные споры?» – подумал Вадим Леонидович и тут же поклялся испортить Пчелинцевой остаток учебы.

Через мгновение прозвенел звонок. Перекрывая нарастающий гул, Суржиков сказал:

– Пчелинцева, будьте любезны, подойдите ко мне.

Женя не спеша собрала книги и подошла к кафедре. В аудитории, кроме них, уже никого не было. Суржиков перебирал стопки бумаг, Женя терпеливо ждала, пока он заговорит.

– Евгения Ильинична, ты бы взяла себя в руки!

Женя от неожиданности вздрогнула – сочетание имени-отчества с местоимением «ты» прозвучало криминально-пошловато.

– Понимаешь, мне на твои выходки наплевать. Это ты себе кажешься крутой и умной. А на деле ты еще дура. Маленькая дура, которая возомнила о себе невесть что. Тебе кажется, что твоя смазливая мордочка и школьный аттестат с пятерочками дают тебе право умничать на моих занятиях? Нет. Нос не дорос. Мне плевать на тебя. Но мне не наплевать на других. Ты им мешаешь. Пока я пререкаюсь с тобой, они не учатся. Они не могут получить то, что я обязан им дать. Поэтому прошу по-хорошему – заткнись на моих занятиях.

Суржиков это все говорил приятным, тихим голосом, улыбаясь. И жесты у него были спокойные. Со стороны могло показаться, что они культурно беседуют о чем-то.

Женя почувствовала, что у нее зашумело в ушах. И щеки стало покалывать, а руки сделались ледяными. Суржиков уже собрал все свои вещи и двинулся к выходу. Вдруг он обернулся и с презрением сказал:

– Рыдать собираешься? Правильно.

Он вышел. Женя осталась стоять у кафедры.

Домой она приехала поздно. Были еще лекции, потом семинар, после него Женя заставила себя сходить на репетицию в студенческий театр, затем еще прошлась с Титовой и Коробициной до метро. И только потом, выдержав весь этот день, оставшись одна, она забрела во дворик дома за Макдональдсом, села на скамеечку, с минуту понаблюдала, как снует народ в узком переулке между Центральным телеграфом и закусочной, всхлипнула и… Заплакать не смогла. В ушах стояло презрительное: «Рыдать собираешься?» И эти слова рыдать ей не позволили. А еще заплакать не получилось, потому что все дела, занятия, разговоры, случившиеся после хамства Суржикова, отвлекли ее, перевесили обиду и оскорбления. «Вот, прекрасное лекарство!» – подумала Женя.

Она сидела на скамеечке, продолжая наблюдать за прохожими, вдыхала городской весенний воздух и ни о чем не думала.

На следующее утро Суржиков читал у них сразу две лекции. Женя проснулась, как обычно, в ровном расположении духа – видимо, инстинкт самосохранения задвинул вчерашнюю историю на периферию души. Занятия были неизбежностью, их нельзя пропустить, сбежать. Не для Пчелинцевой эти истории с истериками и «гори оно все синим пламенем».

Женя тщательно оделась – обычные джинсы сменила на платье, надела невысокие каблуки и вопреки обыкновению подкрасила глаза и губы. Посмотрев на себя в зеркало, она добавила несколько легких браслетов на руку и серьги-подвески. Браслеты и серьги хорошо сочетались и, несмотря на громоздкость, были уместны теплым весенним днем. «А хорошо, что я так коротко стригусь, с сережками просто картинка получилась!» – порадовалась своему виду Пчелинцева.

– Ты сегодня идешь куда-то? – поинтересовалась мать, когда Женя вышла из своей комнаты.

– Куда я могу идти? – рассмеялась Женя. – Сессия на носу. Поэтому я сейчас на лекции, потом на репетицию в нашем театре – и домой.

Мать покачала головой – дочь хотела успеть все, и ей это удавалось.

На факультете Женя произвела фурор.

– Пчелинцева, вот что значит эффект неожиданности. По-моему, никто тебя не видел в платье! – рассмеялся кто-то.

– Плохо смотрели, – рассмеялась Женя. Она вдруг пожалела, что решила так одеться и тем самым привлечь к себе внимание. Но вскоре все занялись обычными делами – кто-то дописывал работу, кто-то побежал «к Ломоносову» покурить, кто-то досыпал, устроившись на последних рядах. Женя с тревогой ожидала появления Суржкова. Ей казалось, что, увидев его, она опять переживет вчерашние неприятные минуты.