Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Может, Гилберт, может.

Сели ужинать — и нам позвонили шесть раз, не считая того первого звонка миссис Додж насчет ее сыночка. Мне кусок в горло не лезет. Сижу без движения, массирую живот — желудок разболелся.

Подавая к столу фруктовый салат, Эми сообщает:

— Звонила Филлис Стейплс. Сказала, что церковь Христа взяла напрокат телевизор с большим экраном, специально для просмотра новостей. Я такие экраны видела только в телевикторинах. Это будет прямо как в кино.

— Лэнс со своей матерью приходили в храм каждое воскресенье, — говорит Эллен. — Оба невероятно набожны. Они прониклись Господом, и Господь проникся к ним.

— Арни, тебе интересно будет посмотреть передачу на большом телеэкране? — спрашивает Эми.

Весь покрытый коростой грязи, он отрывается от тарелки. И заводит:

— Во дает, Эми. Во дает.

Эми кивает, как будто это можно считать ответом.

Мама принимает пищу на своем месте в гостиной и оттуда присоединяется к разговору:

— До сих пор Лэнс вел только интервью с места событий, специальные репортажи, да еще тот весьма увлекательный сюжет о ярмарке ремесел. А теперь будет ведущим. Да это как наш местный «Оскар».

Эми с Эллен переглядываются. Арни обеими руками чешет голову.

Немного погодя мы доедаем ужин, и Эми вновь повторяет:

— Не каждый день выпадает возможность посмотреть передачу на большом экране. Никто не хочет ко мне присоединиться?

Похоже, только Арни всерьез рассматривает это предложение. Мама уж точно никуда не двинется. А я, не приемля домов Господних и Лэнса, планирую остаться у себя в комнате. Повернувшись к Эллен, спрашиваю:

— Эллен, дорогуша, какие у тебя планы?

Она вздыхает и вдруг выдает:

— Жить! Сейчас все так запутанно, так неопределенно. Меня пригласили в гости к Синди, к Хойсам, на службы в пяти разных церквях, в морг Бобби Макбёрни, а тут еще и вы завлекаете большим телевизором. Сколько я еще смогу это терпеть? Почему жизнь так запутана? Меня это до того угнетает, что даже еда в горло не лезет.

— У меня тоже.

— Заткнись ты, Гилберт.

— Нет, правда, у меня тоже аппетит пропал.

— Что еще за… погоди… в чем дело, Гилберт? Хочешь сказать, это ты из-за меня не ешь?

— Да, типа того.

— Знаешь, я много всякой чуши на своем веку слыхала, но ты — господи боже, — ты несешь такую околесицу. Не я виновата, что ты возненавидел свою жизнь. Не я виновата, что в твоей жизни ничего не происходит, понял?

Эллен продолжает в том же духе до тех пор, пока не осознает — так мне кажется, — что ее никто не слушает. Она замолкает, тычет вилкой в свой капустный салат и заявляет, что, мол, в нашей семье ее никто не понимает. Сдается мне, тут она права.

Пододвигаюсь поближе и хохочу ей в лицо.

— Ну вот! — восклицает она. — Вот об этом я и говорю!

— А ну прекратите, оба! — вмешивается Эми.

Из гостиной, где обедает мама, раздается неразборчивый возглас:

— ПРАВИЛЬНО! ХВАТИТ! ДАВАЙТЕ ЖИТЬ БОЛЬШОЙ И ДРУЖНОЙ СЕМЬЕЙ! НЕУЖЕЛИ Я МНОГОГО ПРОШУ? — кричит она с набитым ртом, фырча и брызжа слюной.

Эллен поворачивается к Эми и шепотом спрашивает:

— Ее кто-нибудь понял? Кто-нибудь понял, что она сейчас сказала?

— Что-то про большую и дружную семью, — отвечаю я.

— А, ну конечно.

Следующие несколько минут мы ведем себя вежливо и пристойно. Когда просят, передаем тарелки и приправы, говорим «спасибо» и «пожалуйста»; меня удерживает от помешательства только мысль о том, что через пять дней все это закончится.

— Ну… — тянет Эллен и в попытке со мной помириться даже вызывается помыть посуду.

— А как же твоя сыпь? — вырывается у меня.

— Ничего, руки выдержат, — звучит мне в ответ, и Эллен включает воду.

Мне хочется сказать, что за всю ее вредность и жестокость не расплатиться и долгими годами мытья посуды, но я решаю промолчать. Просто снисходительно улыбаюсь — такие улыбочки у нас дома в ходу.

— Извини, что сегодня днем так вышло — что я как бы тебя не признала. Пойми, Гилберт, братья порой мешают общаться с парнями. Наличие брата меня приземляет. А мне не хотелось, чтобы те парни видели во мне человеческое существо.

Я чуть не выпаливаю в ответ: «Твое желание исполнилось». Вместо этого смотрю, как ее руки покрываются пеной от моющего средства. Сестра продолжает что-то бубнить, едва проводя губкой по тарелкам, а я молюсь, чтобы у нее опять появилась сыпь. Мимо пробегает Арни, до неприличия чумазый, и я едва удерживаюсь, чтобы насильно не макнуть его в раковину. Задумавшись о своем будущем в этом городке, оглядываю кухню. Бардак и зловоние просто невыносимы. Было время, когда в нашем доме веяло уютом. Но теперь это в прошлом. Теперь мы — как чирей на заднице Айовы.