Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Можно я открою? Можно я открою?

Говорю ему:

— Давай.

Он дергает за шпагат, надрывает бумагу от краев к середине. Ничего не получается. Поднимает посылку над головой и хочет бросить на землю.

— Арни, не смей!

Останавливается и тянет сморщенные губы аж до нижних век, как будто хочет стереть свое лицо. Появляется Эми с ножницами. Мы с нашим тормознутым перерезаем веревочку, он мигом сдирает бумагу и откидывает крышку. Эми не сводит глаз с коробки. У нас в семье подарки любят.

Внутри — сотни пенопластовых орешков. Под ними Арни раскапывает черно-белый фотопортрет крупным планом, в сверкающей золоченой рамке. Лицо на снимке — сплошная фальшь, зубы искусственные, волосы залиты лаком. И надпись красным фломастером: «Гилберт, спасибо за обед».

— Л-л-л-л-э-э-э-э-э-э-нс! — верещит Арни, хватает фото и выбегает с ним на улицу — не иначе как хочет похвалиться перед всем городом фотографией своего новоявленного лучшего друга.

— Это ведь адресовано тебе, — говорит Эми. — Молодец, что разрешил Арни взять.

— Благо, он читать не умеет, — говорю.

— Да уж. В самом деле благо.

Поднялся к себе в комнату, сижу на кровати со спущенными трусами и рассматриваю себя. Вспоминаю эпоху до лобковых волос — тогда от жизни еще можно было чего-то ждать. Теперь, когда мир заполонили фанаты Лэнса Доджа, я с трудом расшифровываю смысл вещей. Лэнс — в чистом виде дутая величина, однако он нарасхват, он — образец для подражания, все мечтают с ним познакомиться, соприкоснуться. А как насчет того, чтобы соприкоснуться со мной?

Поплевав на ладонь, готовлюсь себя побаловать. Но тут распахивается дверь, в комнату врывается Эллен — близкая к помешательству — и кричит:

— Срочные новости!

Спешу прикрыться простыней.

— Надпись на дверях: «СТУЧИТЕ».

Не обращая внимания на мои слова, сестра спрашивает:

— Знаешь мистера Карвера?

— Нет, не знаю.

— Врешь, знаешь.

— Ну допустим, и дальше что? Что, что с ним такое?

— Что-то случилось.

— Что?

— То ли приз какой-то выиграл. То ли в коме лежит, а может, умер. Но случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Да что случилось-то?

— Откуда я знаю? Но что-то случилось, а я ничего не знаю! — Эллен в отчаянии. — Я тебе что, лента новостей?

Эми названивает Карверам, но у них занято. Еду туда. Там полно машин, в дом тянутся какие-то люди. Кто-нибудь из горожан наверняка в курсе, надо поколесить по главной площади. Вижу Арни: пытается вставить портрет Лэнса в жерло эндорского муляжа пушки времен Гражданской войны. Сигналю; подбегает:

— Привет, Гилберт. Привет.

— Покататься хочешь?

— Ага. — Собирается залезть в кузов.

— Нет, сидеть будешь рядом со мной, понял?

— Мне тут неохота.

— Конечно, тебе тут неохота, но придется: что-то случилось с мистером Карвером, и мы с тобой сейчас поедем на разведку.

— Я и так знаю.

— Уж ты-то — конечно. Только я не сдвинусь с места, пока ты не сядешь рядом.

Прижимая к груди фотографию в рамке, Арни залезает на пассажирское сиденье.

— Ага, я знаю, — повторяет как заведенный. — Я знаю. Еще как знаю.

— Отлично, дружище, рассказывай.

Прикусывает губу.

— Рассказывай, что там случилось.

Арни молчит. Запускает пятерню в штаны и чешет в заднице, потом в паху. Чешет вытянутой рукой.

— Купайся почаще в ванне, чтоб не чесалось.

— Нет!

— Да ладно, я же только…

— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ!

Останавливаюсь на среднем городском светофоре. Вижу Тима и Томми Байерсов — рассекают на своих каталках. Гоняют наперегонки: Тим (тот, что с поросячьей кожей) вырывается вперед.

— Меня не отмоешь! — кричит Арни, открывает пассажирскую дверцу и вылезает из кабины.

Смотрю вслед замарашке-брату, который скрывается между домами.

Кто-то стучит в дверцу; опускаю стекло, высовываю голову и встречаю взгляд Кожаного Тима; Томми остановился на другой стороне улицы и щелкает пальцами — поторапливает Кожаного Тима.

Тим спрашивает:

— Слыхал? — Причем спрашивает так, что не поймешь, какие у него вести: хорошие или плохие. — Насчет Карвера, страховщика?

— Ну?

— Этот гад, который налажал с нашими выплатами, ну? Хорошо еще у матери знакомый страховщик в Де-Мойне нашелся.

— Да что с Карвером-то стряслось?

— Дуба дал.

У меня вырывается смех, но не потому, что это смешно. Это смех из разряда «ё-мое». Если верить Тиму, он тоже поржал, когда услышал.

— Ну, — отвечаю, — тогда я особо убиваться не буду.

— Утоп. Говорят, сердце прихватило, но врать не стану. А что самое-то клевое? Утоп он в пластмассовом лягушатнике, где воды — по колено.