Питер Хеджес - Что гложет Гилберта Грейпа?

— Нет.

— Да брось ты… а еще в темноте выходил во двор с фонариком, чтобы соседским ребятам неповадно было шмыгать к нам во двор и задарма качаться…

— Нет.

— Неужели не помнишь?

Ларри трясет головой и жестом просит меня сойти с батута. А сам сбрасывает свои коричневые туфли и ползет точно в центр сетки.

— У тебя нет желания переодеться? Никто не прыгает на батуте в крахмальной сорочке с галстуком. Ларри, давай я тебе принесу свои обрезанные джинсы или спортивные шорты.

У Ларри опять не находится для меня ответа. Он встал, поднялся на цыпочки и вновь опустился на карачки. Теперь стоит, но все равно только перекатывается с пятки на носок. Проделывает это раз за разом, не отрываясь от сетки.

— Идиотизм.

— А? — переспрашиваю.

— Батуты эти — идиотизм.

— На них, между прочим, полагается прыгать. Взмывать в воздух.

— Я взмываю.

— Ничего подобного.

Ларри продолжает робко подниматься на цыпочки и опускаться на пятки.

— ПРЫГ! — гаркнул я.

От страха Ларри подпрыгнул, чуть не навернулся, выбросил руки вперед, чтобы не потерять равновесие.

Разозлился. Я ржу в голос, и это, наверное, первый раз за много-много лет, когда я смеюсь над братом.

— Я ведь могу и задницу тебе надрать, Гилберт.

— Знаю, знаю.

— Так что заткнись.

— ПРЫГ!

На этот раз Ларри просто останавливается; из-за дома появляется Арни: он воет и передвигается скачками, как кенгуру. Скачет в нашу сторону, подбородок перемазан кетчупом, в зубах застрял кусок маринованного огурца.

— Господи, надо дать ребенку салфетку.

— Эй, Арни, ты знаешь, что такое «зубная нить»?

Арни останавливается и заводит:

— У-у-у-у, парни. У-у-у-у.

Ларри садится на сетку. Прыгать — это для него чересчур. Боится, как, собственно, и я, как все, хотя никогда не признается.

Солнце уже за деревьями, небо темнеет, и этот день, знаменательный день, подходит к концу.

На крыльце появляется Эллен и размахивает руками, чтобы привлечь наше внимание.

— Чего тебе? — кричу.

Отчаянно машет.

— Что-то случилось, — говорит Ларри, обувается — и бегом к дому; Арни за ним.

Я облокотился на батут и жду, чтобы они поднялись на крыльцо, после чего неохотно иду следом.

Из дома сквозь сетчатую дверь слышу:

— Ну же, мама, ты сможешь. Постарайся, мама.

Мама поднялась на три ступеньки. Смотрит вниз, рассчитывая каждое свое движение. Ее подбадривает Дженис, которая нависает над ней сверху, поднимаясь задом наперед:

— Так, так.

Ларри и Эми страхуют сзади: вытянули руки, чтобы в случае чего подхватить маму, если, конечно, такое в принципе возможно. Стоит ей упасть — она всех просто раздавит. Я не спешу им на помощь. Несколько раз повторяю: «Ура, мама» и «У тебя получится», но рот раскрывается сам собой, и голова трясется.

Казалось бы, подъем по лестнице — дело житейское. Но только не в семействе Грейп: здесь житейское становится чрезвычайным.

— Пусть Гилберт подсобит, — пыхтит мама.

Остальные тоже требуют, чтобы я подключился. Поднимаю руки, но при этом изучаю возможные пути отхода на случай маминого падения. Поскольку я оказался позади Ларри и Эми, шансов на выживание у меня больше. Арни, шмыгнув в гостиную, барабанит по верху телевизора.

На полпути мама говорит:

— Дальше не могу.

— Но полпути пройдено, — указывает Ларри.

— Кто это сказал? — Мама поражена.

— Ларри, — отвечает Дженис.

— Быть такого не может, — говорит мама. — Ларри? Ларри заговорил?

— Ну да, — подтверждает Эми.

— Ларри, мой сын, Лоренс Альберт Грейп , заговорил со своей матерью?

— А что такого? — спрашивает Ларри.

Мама издает звук, который можно было бы принять за смешок, если бы не ее одышка.

— У меня… — Мама так запыхалась, что не способна нормально разговаривать. — У меня прибавилось… — Решив не сдаваться, она делает глубокий вдох. — У меня прибавилось энергии .

Мы с Ларри и Эми толкаем маму сзади, а Дженис и Эллен тянут ее вверх. Она преодолевает последние ступеньки. Добралась до лестничной площадки и удаляется к себе в комнату, которую не видела много месяцев, а то и лет. Ложится на кровать; мы еще не успели поднести ей зажигалку, а она уже спит.

Включаем оба оконных вентилятора и оставляем ее отдыхать. Эми приносит из своей комнаты колокольчик. Этот колокольчик служит моей сестре верой и правдой: в течение учебного года она с его помощью сигнализирует об окончании перемены. Колокольчик остается у мамы, на прикроватной тумбочке. Если маме что-нибудь понадобится, она позвонит, и мы — либо Эми, либо я, либо кто-нибудь другой — будем тут как тут.