Алиса Ханцис - Аквариум

— Так-так, — послышалось из-за спины. — Экскурсию ей проводишь? А не испугается?

Тео обернулся — огоньки весело обступали его со всех сторон, как на кладбище.

— Она ничего не боится.

— Правда ничего?

Он почувствовал, что у него немеет лицо: даже в сумерках он не мог позволить ни одному мускулу выдать его.

— Ну давай проверим.

Из-за спины появилась крепкая рука барабанщика и ловким движением захлопнула подвальную дверь.

— Ключ у тебя?

Он все еще молчал. Сердце один раз противно стукнуло и затихло.

— Ключ давай, — повторил барабанщик миролюбиво, — и пойдем дальше репетировать. А она посидит пока, ничего с ней не будет.

— Как к вам приходят идеи?

— Я закрываю глаза, и они подходят близко-близко: протяни руку и бери.

Тина смотрела, как брат одевается. Они спали теперь в разных комнатах, и ей ужасно надоедало каждый вечер застилать диван, а утром убирать белье в шкаф. Отселение имело и другие последствия: она вдруг увидела братьев почти взрослыми, и это вызывало мучительные мысли о том, какова она сама.

Сегодня, глядя на брата, она заметила, какой широкой стала его грудь и как тесны ему рукава в предплечьях. Он любил хвастаться, что с костылями никаких гантелей не надо, а еще — что именно болезнь закалила его характер. Тина всё это видела, но видела и то, что он по-прежнему стесняется своих чуть оттопыренных ушей. Он даже начал отращивать волосы, как Тео, но сквозь жидковатые засаленные прядки уши стали торчать еще смешнее. Теперь Мик носил отцовскую черную шляпу и казался себе в ней неотразимым. Тина только посмеивалась и Мику никогда не завидовала — ни его характеру, ни школьным успехам.

Она завидовала Тео — отчаянно и жгуче.

Тео был симпатичным. И дело тут даже не в хайере и не во всех этих шейных платках и узких брюках, за которые любого другого в их городе давно бы побили.

Он умел улыбаться.

У него была родинка над губой.

И он не был похож на рыбу.

У Мика, впрочем, тоже был нормальный профиль, и Тина поверила бы, что приблудилась к ним жалким подкидышем — если бы во всем остальном они не казались близнецами.

Все домашние уверяли ее, что она выдумывает, но Тина отчетливо видела эту отвратительную припухлость, из-за которой рот выдавался вперед самым глупым образом, как у рыбки из аквариума.

Рыбки были папины. Она помнила времена, когда в аквариуме плавали целые косяки селедок с ноготь величиной, но потом они передохли, и папа завел парочку гуппи. Звали их Кармен и Карузо: первую — за огненно-красный хвост, которым она взмахивала страстно, как танцовщица фламенко, а вторую — за привычку разевать губастый рот, упоенно закатывая глаза. Они жили своей рыбьей жизнью, то стыдливо уединяясь в зарослях папоротника, то с любопытством изучая большой мир по ту сторону стекла. Тина, в свою очередь, изучала рыбок и придумывала про них истории. В этих историях Кармен и Карузо часто ссорились, швыряли друг в друга пригоршни песка, выбулькивали множество обидных слов, которые всплывали к поверхности воды и там беззвучно лопались. Но в конце они обязательно мирились и терлись пухлыми губами. Тина рисовала рыбок в альбоме, вырезала из бумаги и лепила из пластилина. Ей нравилось чувство материала в руке, тогда как братьев влекли совсем другие вещи.

С появлением магнитофона все бумажные игры были заброшены. Теперь они без конца что-то записывали: интервью друг с другом, самодельные радиопередачи с самодельными же заставками и всамделишными песнями с пластинок. Потом этот жанр у них эволюционировал в музыкальный коллаж: они таскали магнитофон по всему дому и за его пределы, заполняя километры пленки бытовыми шумами — спускали воду в туалете, гремели железными листами и упивались собственной гениальностью. В лексиконе братьев появились слова «сюр» и «авангард», а в записных книжках — координаты каких-то мутных личностей, владевших видеомагнитофонами и электрогитарами. Ни того, ни другого Тина не видела в глаза: до недавней поры ровня братьям, она вдруг стала для них несмышленышем, который лепит из пластилина корявых зверушек. Когда Тео сказал, что возьмет ее как-нибудь с собой на репетицию, она поймала его на слове — хоть и было ясно, что он просто хотел отвязаться.

И вот теперь она, присмирев, входила в казенный коридор, где слегка пахло краской и где, на первый взгляд, не могло быть ничего интересного. Кружки для малышни и пенсионеров — это она могла себе представить, глядя на доски с объявлениями, висевшие по стенам. Но Тео вел ее дальше, пока они не уперлись в широкую дверь, которая выглядела гораздо внушительней остальных.