Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Раздался свисток вечернего поезда. Пыхтя, он промчался мимо. Мы сидели на кушетке, так как стол оказался мал и тарелки пришлось поставить на стулья.

Когда мы поужинали, на столе появились две рюмки и бутылка токайского. Из старомодного приемника лилась музыка. Софи достала альбом, и мы стали смотреть фотографии.

С одной из фотографий на меня смотрела худенькая девочка. Тоненькие ножки в деревянных башмачках, косички, как крысиные хвостики, короткое платьице, в руках дешевая матерчатая кукла.

— Неужели это ты, Софи?

— Да, Фред, это я. В день рождения. Мне как раз исполнилось пять лет. Через год после войны.

— Ты здесь совсем не похожа на себя.

— Что же тут удивительного? Нам тогда приходилось туго. Дом наш разбомбили, и мы скитались по чужим углам. Мама и я. Отец в то время лежал в больнице.

— Он был на войне?

— Нет.

— Но ведь он был ранен?

— Не там, Фред. Нацисты сослали его на каторгу, а потом отправили в концентрационный лагерь.

Я умолк, устыдившись своего любопытства. Потом тихо спросил:

— А как у него сейчас со здоровьем?

— Сейчас он более или менее здоров. Ты увидишь его на поздних фотографиях.

Перед моими глазами проходила вся жизнь Софи: Софи с длинными волосами в пионерской форме вместе с другими пионерами у ручной тележки во время сбора макулатуры; Софи в синей форме члена ССНМ на майской демонстрации; Софи в комбинезоне на восстановительных работах после войны; Софи в купальном костюме среди детей на побережье Балтийского моря; Софи на курсах районной партийной школы…

— Тебе не надоело смотреть?

— Что ты…

На одной фотографии я увидел Софи с седым мужчиной у красивой черной машины.

— Твой отец? — спросил я.

Она кивнула.

— А сзади ваша машина?

— Да. «Татра». Мы тогда только вернулись из Праги.

— Отличная машина. Кем работает твой отец?

— Он партийный работник.

— Что же он сказал, когда ты решила поехать сюда, в захолустье?

— Ничего не сказал. Он только погладил меня по голове и улыбнулся.

Мне бросилось в глаза, что на более поздних фотографиях, когда Софи была уже студенткой, все время мелькала фигура молодого интересного мужчины. Мне уже давно хотелось спросить, кто он, но я сдерживался. Однако Софи, казалось, угадала мои мысли.

— Почему ты вдруг притих, Фред?

— Так…

— Ты имеешь в виду его? — И Софи показала на молодого мужчину.

— Да.

— Это глупая, давно забытая история.

— Тебе он нравился?

— Да, Фред.

У меня начали гореть уши. Я уже собрался листать дальше, когда Софи еще раз показала на фотографию и сказала:

— Математик. У него была необыкновенная память, и все экзамены он сдавал только на «отлично». А теорию марксизма знал лучше преподавателей. К тому же умел показать себя в выгодном свете…

— А потом?

— Потом? Он был хитрым, но не умным. Скоро я увидела, что он ведет двойную жизнь: на занятиях и собраниях он один, а со мной — другой. Когда мы оставались одни, он часто говорил мне, что мы — он имел в виду немцев из ГДР — слишком односторонни, догматичны, что у нас мало интернационализма, что нам нужно больше ориентироваться на Запад. Вначале я думала, что это скоро пройдет. Но однажды он исчез. Ушел на ту сторону. Долгое время я ничего о нем не слышала. Потом, несколько месяцев спустя, он написал мне, что у него все хорошо, при случае он продолжит учебу, а пока работает в Дюссельдорфе на почте, надеется получить лучшую работу, а мне следует, не задумываясь, ехать к нему.

— И ты не поехала, Софи?

— Как я могла, Фред! Мне пришлось бы отказаться от всего: от родителей, от родины!

— Софи, ты изумительна. Вначале я думал, что самое прекрасное у тебя — волосы. Но твоя настоящая красота в другом — в тебе самой!

Софи покраснела и улыбнулась.

— Как ты красиво говоришь, Фред!

— Я должен тебе сказать, Софи…

Стемнело. Был десятый час. За окном тащился товарный поезд. Софи посмотрела на часы.

— Бог мой! Фред, тебе пора.

— Софи, мы провели чудесный вечер.

— Я рада, Фред.

— Но полтора месяца — долгий срок…

— Я напишу тебе.

— Правда?

— Да, Фред.

Мы стояли друг против друга. Вдруг — не знаю, откуда у меня взялась смелость, — я прижал Софи к себе, погладил ее волосы и поцеловал в лоб. Потом вышел.

На следующий день, в пятницу, на занятиях по установке и извлечению противопехотных мин я все делал неправильно. Установив мину, я или оставлял много земли — заметный бугорок, или плохо маскировал место установки мины. Но если бы только это! К тому же неосторожно обращался со взрывателем.