Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

— Ну, ты, закрой дверь! — закричал кто-то громко.

Я бросил вещи на кровать и посмотрел на крикуна. Он лежал на кровати в глубине комнаты. Длинный, мускулистый парень с короткими рыжеватыми волосами, небольшим приплюснутым, как у боксеров, носом и огромными, как тарелки, ладонями. Нахмурив мохнатые брови, парень быстро посмотрел на меня своими серыми глазами и пробурчал:

— Тебя что, за полтора месяца не научили, как себя вести, а?..

— Лучше бы помог мне! — огрызнулся я в ответ.

Тут долговязый обозлился еще больше:

— Вот зелень, только пришел и уже поднимает шум!

У меня на языке вертелся едкий ответ, но я сдержался, потому что не хотел ссор, тем более с самого начала. Стал спокойно раскладывать свои вещи.

Тем временем вошли маленький Дач и толстый Шлавинский. На этот раз грубиян промолчал, вероятно, потому, что лежал на животе и ему было лень повернуться.

Потом вошел еще один солдат — широкоплечий, загорелый парень с большой угловатой головой и короткой толстой шеей. Солдат приветливо поздоровался с нами и сел на табуретку.

Насвистывая песенку, я стал укладывать в тумбочку вещи. Вдруг долговязый повернулся на бок и крикнул:

— Как же шумят эти салаги!

— А что тебе мешает? — спросил я.

— Твой глупый свист!

— Ты не болен? — с издевкой спросил я.

— Откуда ты взял? — обозлился долговязый.

— То ты не можешь видеть открытую дверь, то тебе не нравится мой свист. У тебя определенно не в порядке желудок или еще что-нибудь. Обязательно сходи в санчасть!

Долговязый на мгновение лишился речи. Наконец он угрожающе прорычал: «Ну ты-ы-ы!..» — и вернулся в прежнее положение.

Между тем Дач и Шлавинский завязали разговор с солдатом.

— Ты давно в армии? — услышал я голос Дача.

— Полгода.

— И он тоже? — полюбопытствовал Шлавинский, показав на лежавшего на кровати гиганта.

— Да.

— А где остальные?

— Демобилизовались.

— Когда?

— На прошлой неделе.

— Нас в расчете только пять человек?

— Пять.

— Маловато.

— Да.

— А как тебя зовут?

— Кольбе. Пауль Кольбе.

— Из деревни?

— Из деревни.

Потом Дач представил нас троих.

— А как зовут того, длинного?

— Эрмиш. Руди Эрмиш.

— Он всегда такой?

— Какой такой?

— Ну, такой шумный.

— Нет, иногда.

— Почему?

— Да я и сам не знаю.

— Может, влюбился? — вмешался я.

Услышав мой вопрос, долговязый приподнялся и неожиданно для всех обронил:

— Чтобы у меня здесь был порядок!

— Вряд ли мы насорим больше, чем ты, — заметил я.

Долговязый замолчал. Но я не успокаивался:

— Ты чего вообще добиваешься? Мы еще даже не познакомились, а ты уже ворчишь! Тебе хочется подраться?

— Я хочу, чтобы вы, салаги, слушались!

— Тогда попридержи язык. Кто ты такой? Строишь из себя старшину, а сам такой же солдат, как и мы.

Тут, на мое счастье, в комнату вошел унтер-офицер Виденхёфт.

— Смирно! — скомандовал Пауль Кольбе.

Мы вскочили и встали по стойке «смирно». Только длинный Эрмиш, поднимаясь с кровати, несколько замешкался.

— Рядовой Эрмиш, — строго сказал унтер-офицер, — вам, конечно, известно, что лежать на кровати в сапогах не разрешается?

— Так точно, товарищ унтер-офицер!

— Тогда почему вы нарушаете порядок?

Эрмиш уставился в пол.

— Если подобное повторится, я наложу на вас дисциплинарное взыскание!

— Есть, товарищ унтер-офицер!

Командир орудия проверил наши тумбочки и вышел из комнаты.

— Ха-ха-ха!.. — громко рассмеялся я.

— Чего ты смеешься? — проворчал Эрмиш.

— Тоже мне вояка, сам лежит в сапогах на кровати и еще хочет учить других!

Итак, начало службы в третьем расчете унтер-офицера Виденхёфта не было хорошим. К сожалению, мы с Руди Эрмишем поначалу никак не могли поладить. По любому самому незначительному поводу между нами возникали разногласия.

Однажды на занятиях мне не удалось сразу заменить ударник в затворе полевой гаубицы. Во время перерыва Эрмиш не удержался:

— И он еще уверяет, что был слесарем.

— Слесарем-ремонтником, — поправил его я.

— А кто знает, что ты ремонтировал. Может, кофейные мельницы!

— Ошибаешься, мы ремонтировали кузнечные прессы мощностью в три тысячи тонн и больше!

Мои слова не произвели на Эрмиша никакого впечатления.

Несколько дней спустя на занятиях я увидел, как для установки взрывателя Эрмиш взял из оружейного ящика не тот ключ и начал орудовать им в головке учебного снаряда. Когда я указал ему на ошибку, он с презрением произнес: