Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Все это, естественно, обостряло наши отношения.

Я в свою очередь торжествовал, когда Шлавинскому в чем-нибудь не везло, как, например, на двадцатикилометровом марше. Около четырех часов утра мы выступили с полной выкладкой: автомат, каска, противогаз и набитый до отказа вещевой мешок. Пройдя десять километров, сделали привал. Я очень удивился, когда увидел, как Шлавинский, хромая, отошел в сторону, чтобы его не увидел командир взвода, снял сапоги и стал рассматривать стертые ноги. «Это тебе так не обойдется, толстяк», — со злорадством подумал я. И действительно, уже на двенадцатом километре Шлавинский с перекошенным от боли лицом вышел из колонны и забрался в грузовик, предназначенный для таких, как он, пострадавших. После происшествия на марше Шлавинский на два дня оставил меня в покое.

Я никогда не забуду состязания с ним на стрельбище в один из последних дней прохождения курса одиночного солдата. Был момент, когда мы впервые должны были стрелять из автоматов.

Стрельбище, куда мы пришли в тот день до восхода солнца, располагалось сразу за нашим городком, в том месте, где начинался кустарник. Мы остановились на огневом рубеже; далеко впереди, едва различимые невооруженным глазом, стояли зеленоватые грудные мишени.

Должен признаться, что перед стрельбой я волновался, хотя и считал, что теорией стрельбы овладел неплохо. У меня была твердая рука и верный глаз; и то и другое я испытал на ярмарке, когда из пневматического ружья стрелял для Анжелы по бумажным цветам и мишкам. Но разве можно сравнить пневматическое ружье с автоматом Калашникова!

Стрельбой руководил капитан Кернер, командир нашей батареи, — высокий, стройный пожилой мужчина. Он был строг, но мы его любили. Именно за строгость. Кернер умел коротко, но в то же время ясно и понятно выражать свои мысли.

Когда мы находились на исходном рубеже, капитан Кернер взял у одного солдата автомат и, обращаясь к личному составу батареи, сказал:

— Солдат должен верить в свое оружие. Мне хочется доказать вам, что вы вполне можете доверять своему оружию!

После этих слов он отделил магазин, не глядя, ловко и уверенно снарядил и присоединил его, потом подошел к огневому рубежу и, прежде чем мы успели опомниться, вскинул автомат, затем дал три короткие, гулко прозвучавшие очереди. Почти в то же мгновение мы увидели, как впереди упали три зеленоватые мишени.

— Черт возьми! — воскликнул кто-то позади меня.

Возвращая оружие солдату, капитан Кернер сказал:

— Итак, товарищи, вера в оружие и вера в самих себя!

Он пожелал нам успеха в стрельбе и пообещал лучшему стрелку добавить к очередному отпуску один день.

Однако попасть в мишени было не так-то просто. Лишь немногие из нас поразили все три мишени. Поскольку мы стреляли тремя очередями по три патрона, то принималось во внимание и общее число попаданий, в силу чего многие претенденты на первое место сразу же отсеялись.

Подошла моя очередь.

У меня сильно билось сердце, когда я лежал на огневом рубеже. Была подана команда «Огонь!». Мне хотелось быстро прицелиться и, затаив дыхание, нажать на спусковой крючок.

— Не торопитесь, товарищ Беренмейер, — услышал я голос капитана Кернера.

Я вздохнул, слегка выдохнул и затаил дыхание. Прицелившись в первую мишень, медленно нажал на спуск. Послышался резкий звук. У меня даже зазвенело в ушах. Впереди упала первая мишень.

— Хорошо, — заметил капитан Кернер.

Похвала командира подбодрила меня.

Покинув огневой рубеж, я, гордо выпятив грудь, доложил:

— Рядовой Беренмейер поразил три мишени, восемь попаданий из девяти возможных!

Пока это был лучший результат, и, ликуя, я думал: «Кто же меня опередит?»

Но меня никто не опередил. Толстый Шлавинский, уйдя одним из последних с огневого рубежа, доложил унтер-офицеру Виденхёфту:

— Рядовой Шлавинский поразил три мишени, восемь попаданий из девяти!

У Шлавинского и у меня было одинаковое количество попаданий.

— Ну, Мейербер, — сразу начал подсмеиваться Шлавинский, — ты рано начал радоваться. Тебе хотелось одному насладиться славой, а ее нужно делить пополам.

Я подумал, что было бы лучше, если бы победил кто-нибудь третий, один, а не мы со Шлавинский.

В этот момент к нам подошел капитан Кернер.

— Ну, товарищи, что же делать? Я обещал лучшему стрелку дополнительный день отпуска. Кто же из вас лучший? — Кернер пожал нам руки.

— Пусть они перестреляют, товарищ капитан, — предложил Виденхёфт.