Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

В будни мы почти не встречались, потому что были заняты учебой. Как это ни странно, но вскоре наша страсть к танцам прошла. Мы часами бродили по улицам и любовались витринами магазинов. Иногда катались на лодке на озере Тон. Но чаще всего гуляли в городском парке (благо, вход был свободный).

В квартире вдвоем не оставались ни разу. У нас мешала моя сестра Анна, а Анжела не хотела, чтобы у нее дома знали о наших отношениях.

— Неужели твоя тетя так строга с тобой? — спросил я однажды Анжелу.

Мать Анжелы, я это знал, умерла вскоре после войны, и я никогда не спрашивал девушку о ней: не хотел вызывать тяжелых воспоминаний. Тетя же вот уже около десяти лет вела хозяйство архивариуса Петермана.

— Тетя? — переспросила Анжела. — О, Фреди, тетя очень строга.

— И все же она позволяет тебе пропадать по субботам и воскресеньям.

— Она всегда узнает об этом потом, — объяснила Анжела, — потому что каждую субботу, сразу же после ужина, уходит на богослужение. А до ее общины очень далеко.

— Так, — сказал я, улыбнувшись. — Но что может иметь против нашей дружбы твой отец?

— Папа стар, а пожилые люди порой мыслят старомодно: сперва обручение, потом поцелуй. Конечно, только в присутствии старших.

— Твой отец, наверное, любит тебя?

— Очень.

— А что он говорит, когда ты по субботам отправляешься на танцы?

— Мы же теперь почти не ходим туда, Фреди.

— А если…

— Тогда я ему ничего не говорю.

— Не понимаю…

— Папа всегда очень занят. Придя с работы из городского архива или из краеведческого музея, он читает Гёте, Хёльдерлина, изучает греческую и римскую историю. В таких случаях я просто решаю свои проблемы.

Иногда Анжела ставила меня в неудобное положение. Сейчас мне смешно, а тогда было неприятно. Достаточно рассказать одну из таких историй.

Мы были знакомы больше года. Довольно часто, особенно летом, мы заходили в кафе-молочную на вокзале. Анжела очень любила лакомства, особенно ананасное мороженое. Разумеется, платил всегда я, а так как Анжела в своих запросах была отнюдь не умеренна, мне не раз приходилось в туалете считать деньги, которых всегда было мало, так как более половины своего ученического заработка я отдавал матери.

В то время в кафе-молочной, видимо для привлечения молодежи, стоял музыкальный автомат. В тот день, еще до того как мы заняли места, Анжела подошла к автомату и опустила две монеты.

— Послушай, Фреди, сейчас услышишь мою любимую песню! — сказала она мне.

Через несколько секунд я услышал популярную тогда песенку о невесте, напрасно ожидавшей жениха…

Анжела несколько раз подходила к автомату, опускала монету, возвращалась к столику, подпирала подбородок кулачками и плавно покачивалась в такт музыке.

— Прекрасно, Фреди! — В этот момент Анжела забывала про мороженое, ананасное мороженое со сливками!

Я подумал, что песенка скоро надоест ей, но глубоко ошибся. Я не поверил своим ушам, когда услышал:

— Фреди, у меня больше нет мелочи.

— Ну и что?

— Дай мне сорок пфеннигов мелочью!

— У меня нет.

— Посмотри получше!

К сожалению, деньги нашлись. И кафе снова наполнила музыка. Посетители забеспокоились. Хозяин, стоявший за стойкой, нахмурился. Но Анжела ничего не замечала. А из автомата неслось:

— Неслыханно! — воскликнул пожилой, хорошо одетый мужчина из-за соседнего столика.

— Вот вам современная молодежь! — добавила одна из женщин.

— Не трогайте аппарат, девушка!

— Как постоянный посетитель, я требую порядка! — обратился мужчина к хозяину.

Анжела непонимающим взглядом смотрела на посетителей. Я быстро расплатился и потянул ее к выходу.

— Идем, Анжела!

— Подумаешь! — воскликнула она. — Разве я виновата, что люди не выносят этой песенки!..

Я был рад, когда мы наконец оказались на улице.

Настойчивость Анжелы доставляла мне много неприятностей. Как-то она сказала мне:

— Фреди, у тебя немодная прическа. Кто в наше время носит обычный пробор? Сделай что-нибудь другое!

Я сделал вид, что не слышу ее замечания.

— Ты что, не слышишь? — донимала она меня.

— Что тебе от меня нужно?

— Сейчас в моде стрижка под бритву.

После этого в конце каждой недели мне приходилось выслушивать:

— Фреди, ты еще не постригся?..

К концу месяца я сдался. В понедельник отправился к парикмахеру, где оставил больше четырех марок. Когда в субботу мы снова встретились, я не снискал ни благодарности, ни восхищения, а всего лишь: