Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

— Нет, Фред.

— Даже друзьями?

— Даже друзьями, Фред. Эта дружба будет причинять мне боль.

— Что же делать, Софи?

— Вернись к Анжеле.

— Не хочу.

— Но ведь ты любил ее.

— Теперь уже не люблю.

— Ты только так говоришь, Анжела — твоя первая любовь, а первая любовь не забывается.

Я смотрел себе под ноги.

— Понимаю. Лучше будет, если я сейчас уйду…

Когда я уходил, Софи плакала. «И почему только любовь иногда причиняет такую боль!» — думал я.

Я бежал сломя голову через лес. Мокрые ветви деревьев били меня по лицу, но я не чувствовал этого. Дальше — вдоль берега реки. Ноги промокли. Пошел снег. Первый снег в этом году. Выбежал на дорогу. Навстречу приближался грузовик. Он проехал совсем рядом, обдав меня водой с головы до ног.

Прошел год, долгий тяжелый год. Постепенно я пришел в себя. И в этом нет ничего удивительного. Разве мое горе было большим, чем у мамы, когда в сорок пятом году она узнала о гибели моего брата? Разве мое горе было больше, чем горе Георга, который, вернувшись из плена, не нашел ни дома, ни жены, ни детей? Но и мама и Георг нашли в себе силы пережить свое горе. А мне было бы просто стыдно прийти в полное отчаяние из-за разрыва с Софи.

Вспоминается один разговор с Петером Хофом. Если мне не изменяет память, было это еще летом. Софи тогда уехала в отпуск, а я с нетерпением ждал от нее писем. Мы сидели за казармой и курили.

— Послушай, Петер, ты всегда такой уравновешенный. Я ни разу не видел тебя взбешенным или опечаленным.

— А почему я должен быть неуравновешенным? — вместо ответа спросил Петер. — Жизнь у нас сейчас хорошая.

— Это верно. Но ведь в жизни каждого человека бывают минуты, когда ему что-то не удается. У тебя бывает подобное?

— Почему же нет? Бывает.

— И как ты переносишь такие удары судьбы?

— Как переношу? Не вешаю головы. А когда все улаживается, я начинаю понимать, что все было не так уж плохо, как казалось сначала.

Такое отношение к жизни пытался выработать у себя и я. Сильно помогли мне и товарищи: они делали вид, что ничего не случилось или, по крайней мере, случилось то, что могло случиться. Они, казалось, не обращали на меня никакого внимания и в то же время не делали никаких поблажек, а командир орудия унтер-офицер Виденхёфт давал мне самые серьезные поручения, говоря: «Товарищ Беренмейер, не забывайте, что вы теперь не солдат, а ефрейтор! Вот почему я даю вам самую сложную работу!»

В начале декабря, спустя несколько недель после того, как я последний раз был у Софи, меня вызвал к себе командир батареи капитан Кернер.

— Ну, товарищ Беренмейер, какие у вас планы на будущее? — спросил он меня.

— Какие планы? — Я задумался. — Трудно сказать об этом несколькими словами, товарищ капитан.

— Что вы собираетесь делать в ближайшие два-три года?

— Наверное, после демобилизации вернусь на завод. Мой бригадир сказал, что возьмет меня в свою бригаду.

— Вы сказали «наверное», товарищ Беренмейер.

— Точно разве можно сказать? Мало ли что может случиться.

— Вот я и хочу кое-что предложить вам, если это вас устроит.

— Что именно, товарищ капитан?

— У меня была возможность, — продолжал капитан Кернер, — узнать вас поближе за каких-нибудь полгода. За это время вы добились хороших результатов не только по военным дисциплинам. Как солдат вы добросовестно выполняли все свои обязанности. Вот я и решил спросить вас, не хотите ли вы остаться на сверхсрочную службу? Подумайте…

— Даже не знаю, что сказать, — подумав, ответил я.

— Я не требую от вас ответа сейчас. У вас есть время подумать над моими предложениями.

— Хорошо, я подумаю, товарищ капитан.

— Если вы решите остаться в армии, мы пошлем вас учиться в школу унтер-офицеров. Что вы скажете на это?

Я промолчал и подумал: «Согласиться — значит в декабре, самое позднее в январе, уехать отсюда на полгода, а может быть, навсегда. Вполне вероятно, что именно этого он и добивается».

— Товарищ капитан, вы знаете, что произошло у меня с учительницей Вайнерт. Если вы хотите, чтобы я уехал отсюда из-за нее, то…

— Ефрейтор Беренмейер! — В голосе капитана послышалось раздражение. — У меня этого и в голове не было. Или вы полагаете, что из-за этого можно поступиться службой? Я говорю с вами не случайно. Считаю, что из вас со временем может выйти неплохой командир орудия и унтер-офицер.

И он разрешил мне идти.

Я долго не раздумывал. На следующее же утро заявил о своем желании остаться в армии на сверхсрочную на три года и пожелал учиться в школе унтер-офицеров.