Клаудио Магрис - Дунай

В конце Химмелынтрассе, упирающейся в Венский Лес живописной улочки, стоит памятник, воздвигнутый в 1977 году на холме Бельвю. Надпись гласит: «Здесь 24 июля 1895 года доктору Зигмунду Фрейду открылась тайна сновидений». Трудно без улыбки представить себе Госпожу Тайну, которая, подобно плутоватому персонажу комедии, в конце концов сбрасывает маску. Скорее думаешь об открывающемся с холма виде и о любующемся им Фрейде: за причудливыми очертаниями далекого города ему виделась карта внутренних меандров, которые невозможно изучить до конца. В памятной надписи особенно трогает титул «доктор»: в нем звучит отголосок академического достоинства, строгих научных изысканий, занятие которыми рождало чувство гордости.

В огромном здании, стоящем вдоль Дунайского канала (дом № 95 по Обере Донауштрассе) расположен центр IBM. Памятная табличка у главного входа напоминает, что в этом месте, в Банях Дианы, от которых ничего не осталось, Иоганн Штраус 15 февраля 1867 года впервые исполнил «Голубой Дунай». Бани Дианы, безусловно, выглядели симпатичнее, чем гигантская коробка, однако вычислительные машины и электронные умы, установленные в бывшем храме бренности, где цивилизация молила богиню легкости отвести от нее беду, не мешают кружению вальса, который, как гениально показал в «Космической одиссее» Кубрик, звучит в унисон с ритмом и дыханием миров. Если японцы объявят о скором создании компьютера, сравнимого по своей сложности с человеком, в одни прекрасный день компьютер придумает кружащийся ритм этого вальса, радость, что вечно ускользает и вечно возвращается, — все более негромкая и далекая, тоскующая о былом, но понимающая, что ей не по силам остановить бег времени.

Вычислительные машины и электронные умы, как и управляемый ими космический корабль, — часть музыки пространств, через которые проплывает корабль. В вечном возвращении вальса присутствует вечность, не только отголоски прошлого (эпохи Франца Иосифа, которая, как говорили в шутку, закончилась со смертью Штрауса), но и постоянное проецирование прошлого в будущее, — так и образы далеких событий, путешествующие в пространстве и уже существующие, для кого-то, кто получит их неизвестно когда и неизвестно где, окажутся частью будущего.

Центр IBM — сердце делового мира; впрочем, Штраус, истинный художник, вызывавший восхищение Брамса, и сам был фабрикой, лихорадочно производившей легкопотребляемые товары, чудесным образом граничившие с поэзией. Читая надпись на табличке, мы ощущаем себя похожими на Hal, электронный мозг, который в «Космической одиссее» до того очеловечивается, что обретает способность ошибаться, испытывать чувства, бояться. Любителей вальса не возмутило то, что в 1982 году человеком года объявили компьютер.

Если верить надписи, на месте дома № 15 по Шварцшпаниерштрассе, который нынче сторожит неприветливая консьержка (не стесняясь в выражениях, она выгоняет меня вон), до 1904 года стоял дом, где умер Бетховен. В том же доме в ночь с 3 на 4 октября 1903 года Вейнингер выстрелил себе в сердце. За несколько недель до этого он описал чувство растерянности, которое испытываешь, когда, идя по улице, оглядываешься назад и видишь пройденный путь, равнодушную улицу, прямолинейный бег которой говорит о необратимости времени. В конце остается одно: оглянуться назад и увидеть пустоту.

Виллу Гермеса, которая стоит в населенном оленями и кабанами парке на окраине Вены и в облике которой проявилась вся неоднозначность стиля модерн, больше всего любила императрица Елизавета — несчастная, легендарная (и невыносимая) супруга Франца Иосифа, упрямая и неуловимая Сисси, которую так любит народ. Официальному декоратору и художнику Вены (постройка виллы относится к 1882–1886 годам) было поручено расписать спальню императрицы сценами из шекспировского «Сна в летнюю ночь». Макарт подготовил проект, который воплотили в жизнь его преемники.

Краски темные и неброские, постель императрицы выглядит как настоящий смертный одр, на который взирает аллегория меланхолии. В сценах из Шекспира ощущается едва уловимое ледяное сладострастие, присутствующее и в фигурах мифологических персонажей в гимнастическом зале: Елизавета подвергала свое андрогинное тело физическим упражнениям, превратившимся для нее в своего рода культ, в подобие духовных упражнений. Вилла как нельзя лучше соответствовала потухшей, фригидной нежности императрицы, лишенной физической сексуальности и стремившейся к нематериальным усладам и высотам. Императрица заботилась о своем худом стройном теле с аскетическим нарциссизмом; осознание того, что она желанна для мужчин, было ей приятно, но не рождало желания ответить взаимностью; целомудренную императрицу увлекала женская красота, и она просила иностранных послов прислать ей портреты первых красавиц их стран. В Сисси была чистота гермафродита, у которого физическая сторона секса вызывает отвращение и который способен любить лишь нечто сублимированное и далекое.