Клаудио Магрис - Дунай

Похожие стихи сочинял и другой благородный и несравненный самодержец, рожденный не для трона, а для моря, хотя в отличие от Сисси он с трезвым чувством долга умел глядеть в глаза судьбе, — император Мексики Максимилиан. Поэтичность Сисси обусловлена не ее весьма посредственными сочинениями, а контрастом между личной горечью одиночества и общим характером ее выражения. Стихи императрицы — поэтический дневник любого и никого в отдельности; подобная судьба, сближающая императрицу со многими, в том числе удачливыми литераторами, превращает ее в некрупного, но настоящего персонажа истории литературы, в воплощение постоянного диалога между голосом сердца и «словами, словами, словами».

В этом небольшом охотничьем замке, окруженном голубыми елями, завершилась многовековая история Габсбургов: здесь отрекся от престола последний австрийский император Карл I. За пристрастие к вину триестинцы прозвали его Карло Пириа, то бишь «Воронка». Обычно Карла рисуют человеком добродушным, но ограниченным, однако он был не только добродушным, но и добрым, а доброта — истинная добродетель императоров. Когда Карл отправился на фронт, к реке Изонцо, и увидел жуткую, бессмысленную резню, то поклялся любой ценой остановить ее. Чтобы положить конец войне, разглядеть ее бесконечную глупость, требуется не меньшая смелость, чем для того, чтобы ее развязать; подобная смелость пристала истинному императору.

Небольшой замок кажется уютным и домашним, на душе теплеет, когда замечаешь на крыше гнездо аистов. Милая и скромная домашняя атмосфера — самое подходящее обрамление для заката Габсбургов, династии, в которой было немало отцовских и материнских фигур, начиная с великой Марии Терезии, а последний из правителей, ставший символом империи, Франц Иосиф, обладал харизмой добродушного, мудрого и немного усталого дедушки. Под кроной растущего в парке большого дерева образовался настоящий зал, превосходящий блеском залы королевских дворцов. Дерево не ведает об отречении от престола. Расставленные среди соседних полей указатели сообщают, что здесь выращивают «зиглинду»: это вагнеровское имя относится к особому сорту картофеля.

Здесь, среди развалин римского города, когда они еще не превратились в развалины, Марк Аврелий написал вторую книгу размышлений «Наедине с собой». «Город и отечество мне, Антонину, — Рим, а мне, человеку, — мир» [73] Здесь и далее перевод с латинского А. Гаврилова. . Марк Аврелий умел быть римским императором и не возгордиться, приняв выпавшие ему судьбу и ответственность, и одновременно быть гражданином мира, равным любому другому человеку на земле, более того — равным всякому обыкновенному живому существу во вселенной, которое пропускает через себя вечное течение и изменение всех вещей и которое готово принять предначертанную судьбу, не напуская на себя важный вид. Марк Аврелий признавался, что от природы тяготеет к политике; римлянин, император, он готов был занять свое место и, как солдат, умел пойти на штурм высокой крепости, не стесняясь просить о помощи, если сам он взять крепость не мог. При этом ему было ведомо чувство равенства и равноправия всех людей, из-за которого победитель сарматов являлся убийцей, как и всякий, кто убивает людей.

Римский император был великим писателем и великим учителем. Он жалел жизнь, уважал ее и относился к ней сердечно, но не обожествлял ее, ибо знал, что жизнь — всего лишь «мнение». Он сражался против квадов и маркоманов, дошел со своими легионами до Девинских ворот, до земель между реками Морава и Лейта, откуда накатывали волны варварских нашествий, распространявшиеся с ходом столетий все дальше и дальше. Он защищал империю, но не позволял ей очаровать себя пафосом, не разрешал, как говорил он сам, «оцезарить», ибо знал: он просто выполняет свой долг и не совершает ничего выдающегося. «Азия, Европа, — писал он, — закоулки мира».

Для него были важны самые главные, последние истины: он понимал, что человек равен сумме ценностей, в которые он верит и которые оставляют у него на лице отпечаток благородства или пошлости; душа принимает цвет рождающихся в ней образов; ценность каждого человека напрямую зависит от того, что для него является ценностью. Возможно, это самое острое прозрение в суть человека, ключ к прочтению человеческой истории и природы: мы — то, во что мы верим, те боги, что нашли пристанище в нашей душе, и эта возвышенная или суеверная вера оставляет в нас неизгладимый след, отпечатывается в чертах лица, в жестах, становится нашим образом жизни.