Клаудио Магрис - Дунай

Фон Монжела создал просветительско-авторитарное государство, руководил которым бюрократический аппарат, политическая машина, во имя прогресса и разума надевшая на общество смирительную рубашку. В соответствии с диалектикой просветительства баварская государственная машина шла путем модернизации, проводя реформы и добиваясь заметного гражданского прогресса, однако идеальная работа этой машины в итоге подавила общество и насильно подчинила его административному механизму.

Противники фон Монжелы — «черные», крестьяне и клерикалы, представляли традицию и одновременно реакцию, обращенный в прошлое популизм, но в то же время они нередко выражали истинные народные нужды, стремление к свободе и автономии, к сохранению исторического своеобразия, которое, естественно, сопротивлялось тому, чтобы быть стертым с лица земли якобинско-абсолютистским деспотизмом.

Старый, извечный конфликт между прогрессивным тираническим Разумом и многообразием — то консервативным, то либеральным. Карл Амери, ставший свидетелем исчезновения своего любимого баварского народа, видел в истории Баварии медленное, бесконечное слияние этих двух сил, антагонизм которых обеспечивал определенную диалектику и возможность альтернативы политической власти. Постепенно машина перемалывала и превращала в часть собственного механизма и те популистские элементы, которые выступали против нее, включала в свой инвентарь те плебейско-консервативные устремления, против которых она подняла скипетр просветительского Разума, а народные силы, со своей стороны, выражали теперь не протест снизу, а интересы власти.

ХСС воплотил в жизнь совершенный тоталитаризм, симбиоз бюрократической машины и глубинной связи с народом, — вот почему эта партия безраздельно царит в Баварии. Баварская партия Баумгартнера, три года правившая в коалиции, в которой не нашлось места для ХСС, еще говорила от имени старинного баварского партикуляризма и его истинно народных слоев, со всеми достоинствами и недостатками этого архаичного явления. В 1957 году коалиция распалась, а вскоре в результате не вполне ясных событий Баумгартнер сошел с политической сцены. С тех пор ХСС представляет в Баварии единственную власть, рядом с которой даже власть Церкви кажется слабой; унаследовав и объединив в себе две противоположные традиции, партия стала всеобщей. Так Вильсхофен оказался маленьким зеркалом, отражающим нивелировку мира, глобальную интеграцию, которая в западных обществах объединила в единый главенствующий механизм просвещение и народный романтизм, рационализацию и иррациональное, бесконечное планирование и случайный разрыв связей, серийное производство и умножение трансгрессии.

«In der stat ze Pazzouwe / saz ein bischof» («правил в граде Пассау епископ»), — гласит XXI авентюра «Песни о Нибелунгах». В великой немецкой средневековой поэме этим епископом является Пильгрим, дядя бургундов и Кримхильды, однако вся история Пассау освещена епископским величием. С VI века и до наших дней в многочисленных хвалебных песнях воспевается славный и прекрасный «цветущий и блестящий» город, имеющий три названия и стоящий на трех реках, баварская Венеция, «schön und herrlich», прекрасная и великолепная; некогда местный диоцез охватывал Австрию и Венгрию, местные епископы правили Паннонией и Аквилейским патриархатом. Пассау был вольным имперским городом, но главное — до 1803 года он был резиденцией князя-епископа; стоящий на высоком холме епископский замок Оберхаус держал в поле зрения и на расстоянии пушечного выстрела буржуа и их ратушу, оберегая порядок, опирающийся на религиозное поклонение, клерикальную авторитарность, барочное великолепие, основательные классические штудии и приятные чувственные удовольствия.

Древний Бойодурум, или Батавис, кельтов, римлян и баварцев — сердце Баварии, хотя в 1803 году его вхождение в баварское государство воспринималось как иностранная оккупация. Тысячелетняя, многослойная история, порой превращавшая Пассау в европейскую столицу, объясняет горделивый местный патриотизм, из-за которого еще Энеа Сильвио Пикколомини, ставший папой Пием II, говорил, что труднее стать каноником в Пассау, чем папой в Риме.

Несмотря на связь с героико-трагическим эпосом о Нибелунгах, три подразделения солдат князя-епископа не отличались воинской доблестью; в 1703 году, когда австрийский генерал, командовавший гарнизоном осажденного баварцами города, призвал их пойти сражаться, горожане отказались под тем предлогом, что свирепая лихорадка сделала их временно небоеспособными; в 1741 году граф Минуччи известил баварского курфюрста, что город взят без применения оружия. Путешественники и хронисты рассказывали, что клирики вели веселую жизнь (музыка, церковные службы, шоколад, конфеты и волочение за юбками), город изобиловал пивными, а сговорчивые девицы, дунайские наяды, как писал в 1834 году Карл Юлиус Вебер, казались нарочно созданы для тех, кто «amant parabilem venerem facilemque» [47] «Я люблю, что недорого лишь и доступно» (Гораций. «Сатиры». Книга 1.2). Перевод М. Дмитриева и Н. С. Гинцбурга. . Когда Людвиг I Баварский, охваченный филоэллинским энтузиазмом, посадил на трон новой свободной Греции своего сына Отто и баварскую бюрократию, уроженец Пассау министр Рудхарт взошел на отплывавший в Афины корабль и отправился в путь, прикладываясь к бочке с пивом, которую он захватил с собой, и распевая баварские песни, в которых Ганс Йоргль волочится за Лизерль. Установленная в Греции баварократия немедленно открыла в Афинах большой пивной завод и пивные заведения, превратившие, как сообщал тайный осведомитель министерской канцелярии фон Вастльгубер, «Афины в предместье Мюнхена».