Клаудио Магрис - Дунай

Будучи прилежным систематизатором, он приводит варианты произношения и написания слова Zille, обозначающего плоское судно (Zilln, Cillen, Zielen, Zülln, Züllen, Züln, Zullen, Zull, Szulle, Ziln, Zuin), и прочие бесчисленные технические термины; скрупулезный инженер указывает размеры различных видов судов, их грузоподъемность и водоизмещение. Многосторонний ученый оказывается внимательным историком, ибо стремление к всеобщности охватывает у него весь мир и его становление. Ему известно, что прошлое постоянно присутствует рядом, ведь во вселенной где-то странствуют, несомые светом, и сосуществуют образы всего, что когда-то произошло. Задача энциклопедиста — составить полный портрет; его Дунай — сосуществование всех событий, синхронное знание Всего. К примеру, он сообщает, что в 1552 году одиннадцать военных отрядов герцога Морица Саксонского спустились из Баварии на семидесяти плотах и что в конце прошлого века в районе Зальцбурга еще плавали сто тридцать-сто сорок простых лодок, еще шестьдесят — плавало по озеру Вольфганг, двадцать пять — по озеру Аттер, пять — по озеру Альтауссер, две или три — по озерам Грудль, Хальштеттер и Гмундер.

Терзавшийся из-за отсутствия «полноты» (в чем он честно признается), Невекловский страдал от тихой мании всеобщности; описывая путешествие из Линца в Вену, совершенное 13–14 марта 1645 года супругой Фердинанда III императрицей Марией, он перечисляет все пятьдесят два судна кортежа, всякий раз уточняя, для кого оно предназначалось — для первого камергера графа фон Кевенгюллера, для трех испанских фрейлин или для графини Вильеруаль, для духовника императрицы, для духовника герцога, для стульев и тех, кому предстояло их нести. Говоря о литературных произведениях, в которых описывается речное судоходство, он подчеркивает нелепости и технические неточности, невероятные факты, поэтические фантазии, несовместимые с научным подходом. Бумага, а значит и литература, обязана соответствовать миру, подобно рожденной воображением Борхеса карте империи; книга о верхнем течении Дуная должна идеально совпадать с Дунаем. Безжалостно разоблачая вранье поэтов, Невеловский бывает счастлив встретить среди муз не аристотелевское правдоподобие, которое он презирает, а правду: комментируя радиоспектакль по драме К. X. Ватцингера, транслировавшийся из студии в Линце 8 октября 1952 года и называвшийся «От лодок к пароходам», он торжественно заявляет: «Das Hörspiel almet Donauluft» («Спектакль наполнен воздухом Дуная»).

В систематические построения Невекловского то и дело проникает фрагментарность, забредают случайные подробности. Инженер с грустью отмечает, что межевой столб, установленный Каракаллой в трех милях от Пассау, бесследно исчез; в упорядоченный перечень вошедших в историю путешествий по реке, среди императорских флотилий и кораблей, перевозивших послов Высокой Порты, затесался поход «некоего Стефана Церера», который в 1528 году сел на корабль в Регенсбурге и спустился вниз по Дунаю.

Разумеется, Невекловский замечал, что порой выстроенное им здание начитает шататься; свирепый ветер неповторимой и ускользающей единичности перемешивает бумаги, разрывает нити, которыми они сшиты, — и тут врывается непосредственная, проживаемая каждое мгновение жизнь. Изучая жаргон и словарь лодочников, Невекловский, естественно, останавливается на существующих словарях, подробно о них рассказывает, комментирует, однако он не испытывает растерянности, а оказывается очарован анархическими заявлениями, содержащимися в опубликованной в 1819 году книге Й. А. Шультеса «Путешествия по Дунаю».

На двенадцатой странице первого тома Шультес сообщает, что взялся за составление лексикона лодочников, но оставил эту затею, потому что, чтобы выучить их язык, достаточно понаблюдать за тем, какие они выполняют действия и что при этом друг другу кричат, заглядывать всякую секунду в словарь нет никакой нужды. Растерянный Невекловский вдруг понимает, что, видя лишь жесты и лица, слушая раздающиеся на берегах реки звуки, можно действительно уловить слово, его неповторимый вкус и цвет, существующие во всей полноте в окружающем это слово ближайшем контексте, среди обменивающегося оскорблениями сброда (славу любителей крепко и много выпить подтверждают тревожные приказы императора и барочные проповеди заклеймившего этот грех Абрахама а Санта-Клара). Брань, непристойные жесты, лица, жаргон исчезли, их смыло речной водой, затянуло в омут времени; Шультес прекрасно понимал, что удержать их не под силу ни одному словарю, поэтому он и не стал тратить силы впустую. Наверняка Невекловский знал, что дунайский поток унесет и поглотит и его пять килограммов девятьсот граммов бумаги, рассказывающие о верхнем течении Дуная, но он мгновенно приходит в себя, загоняет обратно, в неизведанные воды своего сердца, нигилистическую дрожь и порицает Шультеса за то, что тот не завершил работу над словарем.