Клаудио Магрис - Дунай

Сегодня дельта, где проживает около двадцати пяти — тридцати тысяч человек, прежде всего родина липован, рыбаков с длинными патриаршими бородами, вынужденных в XVIII веке уехать из России из-за своей веры. Эти старообрядцы, последователи монаха Филиппа, бежали в Буковину из Молдавии; они не признавали священников, церковные таинства, брак и военную службу, а главное — отказывались приносить присягу и молиться за царя, вдобавок они считали, что кратчайший путь к спасению — умереть от голода или на костре. В австрийской Буковине Иосиф II предоставил им свободу вероисповедания и освободил от несения военной службы; просвещенный император наверняка презирал принципы, запрещавшие липованам делать прививки и принимать лекарства, зато он не мог не оценить скромное трудолюбие и законопослушание, а главное — находчивость и предприимчивость, благодаря которым липоване стали умелыми и технически передовыми ремесленниками и крестьянами. В середине XIX века многие липоване признали церковную иерархию и вновь начали проводить церковные службы по старинному обряду, а в конце столетия некоторые из них влились в ряды прихожан Греческой восточной православной церкви.

В наши дни липоване по-прежнему живут в дельте и ловят рыбу, однако многие из них работают в других местах — на заводах, в румынской промышленности. Тем не менее они остаются речным народом, обитающим в воде, словно дельфины и другие морские млекопитающие. Их вытащенные на берег черные лодки похожи на зверей, вылезших на песок погреться на солнышке, на тюленей, которые при малейшей опасности мгновенно ныряют в воду и исчезают в волнах. Над водой возвышаются их дома из дерева, глины и соломы, с камышовыми крышами, их кладбища с голубыми крестами, школы, в которые их дети приплывают на лодках. Цвета липован — черный и голубой, прозрачные и тихие, как глаза Николая под соломенной челкой. Когда корабль проплывает перед их домами, жители радостно и приветливо выглядывают, здороваются, машут руками, предлагают остановиться и зайти; один из липован, сидящий в лодке, несколькими гребками догоняет нас и, поравнявшись с кораблем, предлагает только что выловленную рыбу в обмен на ракию.

Между землей и водой нет границы, улицы, ведущие в деревнях от одного дома к другому, превращаются то в заросшие травой тропинки, то в каналы, где колышется камыш и качаются на воде кувшинки; земля и река переходят, перетекают друг в друга, поросшие камышами плавни покачиваются на поверхности воды, словно упавшие в воду деревья, или цепляются за дно, словно острова, здесь, в дельте, есть даже собственная Венеция — Валково, где стоит церковь с куполами.

Захария Хараламбие, живущий рядом с поселком Миля-23 по старому, имеющему двойную излучину течению Дуная, неподалеку от канала, который ведет в Сулину, охраняет заповедник и пеликанов, всю жизнь он слушает их крики и хлопанье крыльев. Как и у других липован, у него открытое и честное лицо, на котором написана бесстрашная наивность. Дети, обступившие нас, как только мы сошли на берег, ныряют в реку, пьют ее воду, гоняются друг за другом по воде и по суше — для них разницы нет. Женщины разговорчивы и приветливы, держатся они раскованно и по-дружески — подобная манера поведения подтолкнула Чизека к тому, чтобы предаться на страницах романа смелым любовным фантазиям. Дельта — бескрайнее царство течения, жидкая вселенная, которая дарит освобождение и отпускает на волю, мир, где все подобно листьям, что отдаются волнам и позволяют себя унести.

Где кончается Дунай? Его беспрерывное окончание ни имеет конца, конец — не более чем слово. Речные рукава текут сами по себе, избавившись от царственного единства-идентичности, умирают, когда им заблагорассудится, — одни раньше, другие позже, так и справка о смерти освобождает сердце, ноги и волосы от обета взаимной верности. В этом переплетении философ вряд ли сумел бы указать пальцем на Дунай, обуревающая его жажда точности породила бы неуверенный, отчасти экуменический круг, который описал бы в воздухе палец философа, поскольку Дунай — везде и его конец находится на каждом из 4300 квадратных километров дельты.

Бюшинг, как и Аммиан, насчитывал у Дуная семь устьев; в 1764 году Клееман, вслед за Геродотом и Страбоном, насчитал пять устьев; Зигмунд фон Бир- кен перечислил устья с названиями, которые он нашел у Плиния: Hierostomum, или Священное устье, Narcostomun, или Ленивое устье, Calostomum, или Красивое устье, Pseudostomum, или Ложное устье, Boreostomum, или Северное устье, Stentostomum, или Узкое устье, Spirostomum, или Змеистое устье.