Клаудио Магрис - Дунай

Виноват в этом не Дунай, который здесь убедительно доказывает, что не вытекает из сказочного крана в окрестностях Фуртвангена, а тот, кто перед сверканьем и музыкой здешней воды ощущает потребность ухватиться за вздорную гипотезу (хотя бы ради того, чтобы с возмущением ее развенчать), лишь бы порассуждать о капающем кране и не прислушиваться к пению реки. Наверное, и судовой журнал, заполненный скорее сантехником, чем Улиссом, в этом месте дает течь и начинает тонуть, вместо того чтобы скользить по волнам быстро и уверенно, как лодочки, которые умеет мастерить Николай из коры и бумажек. Как известно, книги — жанр, в котором риски надежно покрыты, литературное общество — предусмотрительная страховая компания, редко бывает так, чтобы поэтическая катастрофа не была хорошо застрахована. Но чтобы со спокойной душой вести заметки на корабельной палубе, среди меандров дельты, нужно вписать морскую статью all risks, предусматривающую все возможные риски, в том числе частные аварии, обрыв крюков, контакт с перевозимыми заражающими веществами, кражу, повреждение, недоставку, растекание, поломки и/или потери.

День великолепен, корабль блуждает по речным рукавам, словно зверь. В старой дельте, если двигаться в сторону Килии, ил постепенно сменяется сушей, нечто податливо уходящее вниз уступает место почве, на которой можно строить, сажать растения, собирать урожай; рукава и каналы образуют дельту внутри большей дельты, ивы и тополя торчат на косах над зарослями ежевики и тамариска, крупные белые и желтые кувшинки лежат на воде, похожие на изображения окруженных первозданным океаном земель на старинных картах мира; рядом с советской границей расположена Старая Килия (греческая колония, генуэзский товарный порт; в XIV веке нотариус Антонио ди Понцо писал, что здесь торгуют коврами, вином, солью и двенадцатилетними рабынями, а XVII веке монах Никколо Барси утверждал, что здесь вылавливают в день по две тысячи осетров) — над городом возвышаются башни церкви, поразившие рыбаков-липован, как рассказано в романе «Бескрайняя река», написанном в 1930-е годы Оскаром Вальтером Чизеком.

Самый длинный рукав, протяженностью сто десять километров, ведет в Сфынтул Георге; неподалеку от Махмудии река протекает мимо крепости Сальсовия, в которой по приказу Константина был убит Лициний; по левому берегу тянутся тропический лес и гладкие песчаные низменности — царство лягушек и змей, летом температура поднимается здесь до шестидесяти градусов. Честно говоря, рассказывающая о дельте литература отдает предпочтение морозу, а не летнему зною: Чизек повествует о рыбаках, которые зимой проделывают полыньи во льду, Штефан Бэнулеску — о кривце, ледяном порывистом ветре, о метелях, о том, как поскрипывает лед, когда он начинает трескаться и таять. И разумеется, топос литературы дельты, его излюбленный эпический сценарий — наводнение: Дунай выходит из берегов и затопляет селения, вода сносит хлева, лачуги и лесные хижины, сталкивая в разлившиеся, словно в день Всемирного потопа, воды, домашних и диких животных, быков, оленей, кабанов.

В то же время для Садовяну дельта — бассейн, в котором сливаются племена и народы, словно Дунай уносит к морю и, выходя из берегов, раскидывает вокруг обломки веков и цивилизаций, фрагменты истории. Жить им недолго: в сезон наводнений их выбрасывает на берег, и вскоре их поглощает земля, вместе с листвой и всем, что приносит река; как говорит Садовяну, дунайские истории рождаются и умирают за одно мгновение, как высыхает лужа. В одном рассказе Штефан Бэнулеску описывает похороны ребенка в метель, лодку, на которой везут тело в поисках пригорка или дюны, где можно вырыть могилу, разъяренные волны, угрожающие смыть скромное захоронение, зиму, стирающую и эту трагедию, и это горе — кое-как устроенную могилу, историю без названия.

В рассказах Садовяну и Бэнулеску часто действуют цыгане, словно бродячий, гонимый народ лучше других приспособлен к жизни в архаичном, забытом мире дельты. Сто лет назад здесь действительно было царство беглецов и бродяг, ничейная земля, где прятались те, кто жили вне закона, кем бы они ни были. Контролировавшие эти земли турки не держали здесь регулярного гарнизона, только отдельные, кое-как набранные отряды, в которые сгоняли крестьян; стражи порядка не враждовали с прятавшимися на болотах разбойниками и дезертирами, которых им полагалось преследовать и истреблять, но от которых сами они были почти неотличимы. Путеводители прошлого столетия, например, фундаментальный труд барона Аманда фон Швейгера-Лерхенфельда, повествуют о диких племенах людей всяких рас и мастей, турок и кавказцев, цыган и негров, болгар и валахов, русских и сербов, моряков из половины стран света, авантюристов, преступников, беглых каторжников. «Убийство было здесь обычным делом». После Крымской войны сюда хлынули направлявшиеся в Болгарию ногайцы, татары и черкесы, которых косили эпидемии.