Шубханги Сваруп - Широты тягот

В постели он пробует обнять ее, но она отворачивается.

— Тот розовый куст, который сюда привезли из самого Калимпонга, — говорит она, уткнувшись глазами в стену вместо его лица. — На одном из листьев завелся грибок.

— Как это может быть? Ему же два года. Если бы он был этому подвержен, то погиб бы от грибка еще саженцем.

Чанде Деви нечего ответить. С недавних пор острова словно начали ее потихоньку изнурять.

— Ты спишь? — интересуется он.

— Нет, — отвечает она.

— Неужели прошло целых два года?

— Откуда мне знать? Ты привез этот саженец, а теперь спрашиваешь у меня о его возрасте.

— Неужели нашему браку целых два года?

— Разве?

— А кажется, что больше.

— Кажется, что меньше.

В качестве прямого результата жениных придирок Гириджа Прасад устраивает Чанде Деви пикник на Большой Разделительной протоке — водяной нитке, которая вьется сквозь самую гущу джунглей, начинаясь и оканчиваясь в океане.

Мангровые деревья глядятся в подернутое рябью зеркало, прикрывая от солнца рыбьи сообщества. Отлив обнажает их корни — толще стволов, они запустили в протоку сотни ног с дюжинами пальцев на каждой. Здесь раздолье илистым прыгунам — опираясь на культи, заменяющие им ноги, волоча свои рыбоподобные туловища, они перебираются из одной песчаной норы в другую, как перебирались когда-то наши предки-амфибии.

В краю илистых прыгунов медитируют крокодилы. Древнейшие из аскетов, они наблюдали, как выдыхается эволюция. Они видели шагающих по земле богов, которые наслаждались плодами своего творения, прежде чем передать их дальше. Видели, как появились и исчезли аммониты, — их мягкая плоть растворилась в скалах, а раковины, затвердев еще больше, обратились в ископаемые. Видели, как земли и океаны меняются местами — порой самозабвенно, будто играя в чехарду. “Эволюция, — сказали бы они прыгунам, если бы те захотели их слушать, — это всего лишь вопрос времени”.

Соленая вода проела в известковых берегах туннели, уходящие неведомо куда. Камень приобрел свойства воды, застыв рябью и потоками. Известковые пещеры — живые музеи сталактитов и сталагмитов, тянущихся друг к другу.

На утренней экскурсии по пещерам Чанда Деви находит притаившиеся в их узорной внутренней отделке силуэт Шивы, горную цепь и молот. Гириджа Прасад не находит ничего. Ничто здесь не может напоминать внешний мир, ибо эти пещеры — ноздри великана, который создал эти острова и заснул. Они позволяют заглянуть в разум творца за работой.

Из глубины пещеры доносится жалобный визг. Гириджа машинально приникает к жене. Чанда Деви берет из его руки фонарь и разыскивает источник звуков. Луч падает на щенка — кожа у него на голове содрана, видны окровавленная плоть и кость. Наверное, он прятался здесь с тех пор, как неизвестным образом получил эту травму.

Супруги смотрят, как раненое существо карабкается ко входу в пещеру, — отсюда он выглядит как далекий лоскуток солнца. Вдруг у Чанды Деви перехватывает дыхание. Ей кажется, что она в ловушке. Она падает на колени, и ее рвет.

Гириджа Прасад не знал, что его жена страдает клаустрофобией. После обеда и продолжительного отдыха в гостевом домике он надеется загладить свою вину. Их ждет вечер на Острове Попугаев. Гириджа планирует грести сам, чтобы им составляли компанию только попугаи.

Когда наступает время садиться в лодку, Чанда Деви вцепляется в его руку не просто ради того, чтобы сохранить равновесие, а так, будто это спасательный трос. Сегодня ей словно необходимо держаться за мужа, что бы она ни делала. На заре их брака это было у них высшим проявлением нежности. Гириджа Прасад отмечает про себя эту манеру. На своей карте он обозначит Остров попугаев как “место, где мы держались за руки дольше всего”. Он предполагает, что все это пригодится, когда они будут стареть вместе. Можно будет напоминать друг другу о давно забытых мелочах и смеяться.

Честно говоря, это даже и не остров, а всего лишь скала, населенная попугаями. Если верить проводнику-карену, местному жителю, их тут пять тысяч двадцать два. Течение плавно несет лодку, покачивая ее в ритме мягком, как дыхание. Его жена постепенно успокаивается, она вынула из волос заколку и сняла украшения и обувь, чтобы расположиться поудобнее.

В уединении протоки она дает ветерку поиграть ее волосами. Хотя Гириджа знает каждый дюйм ее кожи, каждый волосок на ее теле и каждый изгиб, соединяющий одну часть тела с другой, вид ее босой ножки, выглядывающей из-под сари в блаженном неведении своего великолепия, завораживает его. Как бы ни было жарко и влажно, Чанда Деви не теряет уникального свойства сохранять в своих руках и ногах ледяную прохладу. Они освежают, как океанские волны.