Джеймс Гулд-Борн - Что мы знаем друг о друге

Ведущий старался держаться как можно дальше от фокусника.

— Это был Эль-Магнифико, дамы и господа, — объявил он немного неуверенно.

Маг замысловато поклонился и удалился так, словно уже стал на десять тысяч богаче.

— Ну и жара пошла! — воскликнул ведущий.

Никто не засмеялся и даже не заворчал: настолько силен был шок от увиденного.

— Осталось всего одно выступление, прежде чем судьи выберут победителя, — продолжил ведущий. — Будет ли оно лучше остальных? Сейчас узнаем! Давайте, как говорится, наведем шороху перед последним номером. Хаоса мы сегодня видели предостаточно, и вот настало время для небольшого… Пандамониума!

Дэнни выглянул из-за занавеса. Пульс зашкаливал, и от каждого удара сердца грязный черно-белый мех дергался.

Мелькнул одинокий луч прожектора, из динамиков полилась музыка, и на четыре-пять секунд сцену залил яркий свет. Где-то в толпе Иван завопил так, словно Украина выиграла «Евровидение», а Мо засвистел так громко, что его слуховой аппарат забарахлил. Остальные смотрели только из необходимости, уверенные: никакое выступление уже не переплюнет поджигание судей силой мысли. Чем дольше сцена пустовала, тем больше зрители теряли терпение, и когда толпа уже была готова разразиться первыми криками недовольства, луч прожектора выхватил из мрака одинокий силуэт. Несколько секунд спустя он снова появился в белоснежной вспышке. Затем второй и третий раз, пока темп мелодии нарастал, а потом, когда вступление достигло апогея под дробь барабанных палочек и резко оборвалось звенящей тишиной, в свете прожекторов зрители увидели стоявшую посреди сцены фигуру. Кто-то прошептал: «крыса». Другие сказали: «енот». Еще прозвучал вариант «барсук». То тут, то там из толпы слышались разные вариации фразы «что за фигня?». Несколько детишек заплакали. Солист группы «Бог знает что» пробормотал что-то про дьявола. Никто не знал, на что они смотрят, но никто не мог отвести взгляд.

Дэнни замер от страха и уставился прямо перед собой. Он чувствовал себя так, будто впервые собирался прыгнуть с тарзанки, и чем дольше он так стоял, тем больше у него было времени представить все, что может пойти не так; наконец он вообще перестал понимать, как ему вообще могло прийти в голову отважиться на это.

Он попытался сдвинуться с места, но тело не слушалось. Он даже не чувствовал рук и ног, не говоря уже о том, чтобы начать танцевать. В голове мелькнуло: а не сердечный ли это приступ?.. Но нет; тогда Дэнни подумал, не изобразить ли его: упасть на пол и притвориться мертвым, пока за ним не придут с носилками. Прищурившись от яркого света, он смотрел на безликую толпу, надеясь, что где-то там прячется безумный снайпер, чья пуля избавит его от страданий. Но с каждой секундой становилось яснее: толпа вовсе не безлика. Он разглядел чьи-то очертания — сначала смутно, а потом отчетливо, как будто человек стоял прямо перед ним. Дэнни закрыл и снова открыл глаза, но Лиз никуда не делась. Она улыбалась ему, словно говоря: я в порядке, и ты в порядке, и все будет хорошо, если ты прямо сейчас соберешься и станцуешь, как никогда в жизни.

Именно так он и поступил.

Сначала он даже не осознал, что движется: тело перехватило у разума контроль, как пассажир — руль у мертвого водителя. Только услышав рев толпы, Дэнни понял: он танцует. Звук прошил его насквозь, как укол адреналина в задницу. Дэнни рассекал воздух, будто меч Зорро, и крутился, как флюгер во время урагана; разум воссоединился с телом, и теперь они работали в идеальной гармонии, чтобы исполнить такой танец, который стоил бы всего вложенного труда и терпения (в основном Кристаль), пота и слез (в основном Дэнни). Он не пропустил ни одного движения, даже во время лихорадочного крещендо, где часто ошибался во время репетиций, и просто искрился энергией; ему даже приходилось чуть замедляться, иначе он бы начал опережать музыку. Он не хотел останавливаться во время интерлюдии, хотя раньше не мог дождаться этих нескольких драгоценных секунд — перевести дух и быстро помолиться, чтобы хватило сил до конца номера. Но теперь интерлюдия казалась не передышкой, а помехой: Дэнни прервали, когда он только-только размялся, и вынудили ждать начала второй фазы, также известной как Гениальная идея Кристаль.

Встав посреди сцены — ровно там, где всего минуту назад он надеялся умереть страшной смертью, — Дэнни начал мысленный обратный отсчет, пока мелодия шла по нарастающей, готовясь к тяжелому спаду. Свет погас, и стробоскоп замигал так же, как на вступлении — его огни отразились в широко распахнутых от радостного волнения глазах зрителей: те смотрели на одиноко стоявшую на сцене панду и ждали ее дальнейших действий. И вдруг, совершенно невозможным образом, Дэнни понял: он не один.