Али Смит - Лето

Как они это делали?

Они делали это вопреки всему.

И, хочешь не хочешь, от каждого из нас в конечном счете останется имя, дата и что-нибудь неприметное.

Но когда слова, которые прежде обозначали человека, встречаются с живой дышащей формой, тогда словно поет одинокая птица на дереве вроде той, что только что спела у нее над головой, а затем другая птица через много садов поет ту же песню в ответ. Частица подпевает частице, угольная крошка – угольной крошке, обрывок пряжи – другому обрывку. Что-то соединяется. Пылинка встречается с мыслью воды, а затем с мыслью кислорода, углерода, азота, водорода, кальция, фосфора, ртути, калия, магния, йода и так далее по молекулярному алфавиту.

Что-то разогревается вокруг слов, которые когда-то, пусть совсем недолго, обозначали человека.

Ты ничегошеньки не знаешь об этом человеке. И все же происходит что-то семейственное.

Это начинает происходить в ту минуту, когда Ханна запоминает имя и дату.

Затем она набирает телефонный номер, всегда разный, и сообщает тому, кого не знает и с кем никогда не встретится, все, что запомнила. Этот человек, вроде родственника, сообщает информацию художникам, а художники изготавливают документы, которые наделяют имя новой жизнью. Происходит какой-то резкий скачок. Мертвое имя облекает нового человека, и живой человек облекается мертвым именем. Жизнь течет в том, чья жизнь в противном случае закончится. Жизнь течет в жизни, которая не текла. Жизнь милостиво, уважительно вступает в непрожитую жизнь. Если повезет, если одним глазом следить за выживанием, а другим благодарить за тепло: «спасибо вам, летние костры, благословите наши хлеба, овец и скот, пусть боги даруют нам добрый год», возрожденный человек продержится еще несколько сезонов.

«Ну и вот что нужно делать, – думает она, пока шагает по тропинкам, выискивая безвременно умерших, по гравийным тропинкам кладбищ покрупнее, по кошачьим тропам, беспутице и поросшим травой участкам, где в маленьких поселках и деревнях хоронят свою родню, – вот что нужно делать, когда жизнь требует акробатики: поступать, как та циркачка наверху пирамиды из девушек на спине той исполинской крестьянской лошади, помнишь, как она спрыгнула с самого верха, сделала сальто, на цыпочках приземлилась на древесные опилки, поскакала к тому месту, где шпрехшталмейстер обрызгал бумажные обручи на стойках чем-то горючим и поджег спичкой, и бросилась через горящие обручи.

И тогда даже клоун, помнишь? Он казался таким никчемным, неуклюжим, лез из кожи вон, дурацкий парик оттопыривался, а одежда не того размера развевалась, точно пропитанная бензином ветошь рядом с очагом. Но он оказался настоящим атлетом, пронесся морской птицей, чемпионом, олимпийцем сквозь огненные кольца не один, а два раза, а потом еще и еще».

Как-то утром в конце лета 1940 года мужчина, очень похожий на ее брата, проходит мимо Ханны по улице в Лионе.

Разумеется, он не ее брат. Это ясно почти сразу.

Но одну долю секунды ее брат стоял там перед ней, пусть он был и не ее брат, и мужчина был так похож на него, что заставил ее повернуть голову, а затем буквально развернуться на улице.

Как приятно его видеть!

Пусть это и не он.

Даже форма его спины. Пусть это и не его спина.

Поэтому Ханна следует порыву – посмотреть, куда это заведет. Она следует за мужчиной. Он идет на вокзал. Она следует за ним по вокзалу. Она занимает очередь за билетами, становится позади него. Она не слышит, куда он покупает билет, но когда подходит к билетной кассе, поглядывает на спину мужчины так, словно он ее муж и они поссорились, и говорит: «Туда же, пожалуйста».

Кассирша смотрит на уходящего мужчину, который не обращает на эту даму никакого внимания, снова поворачивается и хмурит брови. Ханна тоже сдвигает брови, слегка покачивает головой и корчит мученическую гримасу.

Женщина берет с нее половину цены, указанной на билете.

Ханна очень сердечно улыбается женщине.

Ханна устремляется за мужчиной, который не ее брат, держится в пяти-шести шагах позади него.

Она садится в тот же вагон.

Вообще-то он совсем не похож на брата. Очень слабое физическое сходство. Все равно, даже слабое – это чудесно. Она может представить себе, что это он, и они просто сидят в вагоне поезда, не обращая друг на друга внимания, как это довольно часто у них бывало.

Вагон заполняется людьми и багажом. Люди садятся между Ханной и мужчиной, который не ее брат.

Отсюда ей все равно видно его голову сбоку.