Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

— Глупости, — одернула его Мали. — Бред и досужие домыслы. Я отказываюсь в них верить. Зря мы не поехали с ним. Были бы сейчас в Германии.

— Или в одной камере с Надин.

— Бедная Надин, — вздохнула Мали. — Теперь и ее погонят на Лену. Но она хотя бы рискнула. Нас могут тоже отправить туда в любой момент. А мы даже не пробуем спастись.

Юцер долго лежал с открытыми глазами. Он представлял себе Париж, сизый воздух, сизые крыши, мокрые от дождя тротуары, кондитерскую наискосок от Тюильри.

— Никогда, — прошептал с тоской, — никогда.

«Никогда не говори „никогда“», — послышалось ему.

Юцер приподнялся, посмотрел на жену. Мали крепко спала. Он закрыл глаза и задремал. Во сне ему привиделся снег, бесконечное заснеженное пространство, глупые глаза замерзшей рыбины, мужской гогот.

— Никогда — глупое слово, — услышал он голос Натали, — людям не положено им пользоваться. Как и словом «всегда», впрочем.

Любовь шла по миру, и мир качался у нее под ногами. Ее ножки, обутые в новенькие ботиночки — большая редкость по тем временам — ступали неловко. Рядом с маленькой Любовью шла большая Паша, и ее рыжие волосы полыхали. Время от времени Любовь поднимала глаза и голову, чтобы на них подивиться. Шли они рядом и даже взявшись за руки, потому что Паша, младшая сестра Геца, нанялась присматривать за Любовью. Она пришла к Мали в гости, села на кухонный табурет, хотя кресла пустовали, и сказала:

— Мои дни черны, как ночи. Почему я не села вместе с Надин в автобус и в тюрьму?

— У каждого своя судьба, — вежливо ответила Мали. — Ты что, поругалась с Софией?

— Поругалась? Нет! Так низко падать мне невыгодно.

— Падать вообще невыгодно, — сказала Мали, стараясь не рассмеяться, — но что все же случилось?

— Во-первых, я не могу смотреть на то, как мой брат переводит наше семейное имя на змеиных выкормышей.

— Повтори то, что ты сказала, но так, чтобы появился смысл, — потребовала Мали.

— А тебе не понятно? Мой брат — последний Гойцман на свете. А эта змея не хочет рожать нам наследников из-за своих приемышей.

— Ага, теперь понятно. Но то, что ты говоришь, нечестно. Ты прекрасно знаешь, что София не может забеременеть, хотя очень этого хочет.

— То, чего эта змея хочет, всегда случается. Пусть постарается.

— Паша, опиши точнее муху, которая тебя укусила, — потребовала Мали. — Что там у тебя во-вторых?

— Змея сказала, что я не вношу лепту и что она посылает меня на обувную фабрику к мужикам и дворовым девкам.

— Скажи спасибо, что не на конюшню. А теперь посуди сама: если Гец работает, София работает и даже Адинка подрабатывает, почему ты должна сидеть на балконе и щелкать семечки?

— Вот, пожалуйста, она уже насплетничала. Смотрит мне в рот и считает каждую семечку. И знайте: дочь фабриканта Гойцмана не будет резать кожу на подошвы!

— Хорошо, этого она делать ни за что не будет. А чем дозволено заниматься дочери фабриканта Гойцмана?

— Обедневшим дамам можно наниматься в гувернантки. За этим я к тебе пришла.

— Наниматься ко мне в гувернантки?!

— К твоей дочери. Ребенок растет, как свинья в канаве. Когда она в последний раз слушала фортепьянный концерт?

— В ее возрасте еще обходятся музыкой сфер, — ответила Мали голосом более резким, чем ей бы хотелось. — Гувернантки, моя крошка, не объясняют тем, к кому они нанимаются, как именно надо воспитывать хозяйских детей. Это им объясняют те, кто их нанимает, как именно они хотят, чтобы это происходило. Надо быть сумасшедшей, чтобы нанять тебя в воспитательницы, поскольку ты — самая невоспитанная из всех людей, каких я знала или знаю. Но чего не сделаешь ради спокойствия Геца?! Как я понимаю, ты собираешься требовать зарплату. А поскольку я не могу реально оценить объем вреда от твоих услуг за пять дней в неделю, называй сама сумму.

— Я хочу переселиться к вам. Лучше идти в люди, чем на обувную фабрику. Пусть Гецу будет стыдно, пусть позор падет на его голову!

— Он с удовольствием обменяет на этот позор головную боль, причиняемую тобой. А мне она за что? Да и Юцер уйдет из дома, если я ему об этом объявлю.

— Как уйдет, так и придет. Можно подумать, что он никогда из дома не бегал! Я буду работать за кров, стол и чаевые.

— Чаевые возьмешь с Геца. С ребенком будешь только гулять и не больше двух часов в день. Во все остальное время и до вечера чтобы я тебя в доме не видела. Гуляй в парке, глазей на новостройки, грызи семечки на балконе или считай ворон. Но чтобы дверь на балкон оставалась закрытой, а ты была за ней. Понятно?