Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Нам надо решить, что дальше? — сказал Азаров.

Соланж окинула его взглядом и улыбнулась.

— Это очень интересный вопрос, — ответила она.

— Я знал, что он тебе понравится.

— Твои предложения?

— Я хочу, чтобы мы поженились, официально, в ЗАГСе.

Соланж наморщила лоб.

— А что такое ЗАГС?

— У нас это то место, где людей делают мужем и женой.

— Тогда нам туда, — кивнула головой француженка. — А ты знаешь, что я ни разу официально не была замужем. Это даже любопытно, попробовать, что это такое. Уже только по этой причине я согласна.

— А где мы будем жить? В России или где-то еще?

— Я буду жить там, где будет жить мой муж.

— Тогда в России. Кстати, здесь тоже делают кино, и ты можешь сниматься. Правда, полагаю, гонорары тут гораздо скромнее.

Соланж внезапно рассмеялась.

— Меня меньше всего волнуют гонорары. Благодаря твоему брату, за последние семь лет я заработала столько, что мне хватит надолго. И я не уверенна, что хочу и дальше сниматься в кино.

— Чем же ты желаешь заняться? — удивился Азаров.

— Тем же, чем и ты — бороться с тиранией. Ты не знаешь, но мой уже далекий предок был соратник Робеспьера. По крайней мере, так уверяет наша семейная легенда. По приказу конвента он был послан в нашу провинцию в качестве его комиссара. Там и познакомился с моей прародительницей. Таким образом, и пошел наш род.

— Выходит ты из рода революционеров.

— Получается, что так. Наш девиз: la liberté, l egalité, la fraternité. Мой отец был убежденный республиканец, член социалистической партии. Я усвоила этот лозунг с детства. Можешь считать, что у тебя появился еще один соратник.

Азаров невольно подумал, что если Соланж действительно займется тут политической деятельностью, то долго она в стране не пробудет, ее под каким-нибудь предлогом быстро депортируют. Но вслух эти мысли озвучивать не стал, не хотелось портить ей настроение. Вместо этого осторожно спросил:

— Ты уверенна, что действительно хочешь уйти из кино и посвятить себя политике?

— Уверена, милый. Меня давно не удовлетворяет кино, оно стремительно вырождается, всех интересует не искусство, а успех и деньги. Даже такие одаренные режиссеры, как твой брат, не могут преодолеть это искушение. Они не замечают, как подчиняют свое творчество этим целям. Большинство фильмов, которые смотрю, я не могу понять, зачем и для чего они сделаны. Если бы их не снимали, было бы только лучше. Мне хочется посвятить себя чему-то реальному. И когда я познакомилась с тобой, узнала, чем ты занимаешься, меня, словно ударило током, — вот человеком, который занят действительно нужным делом. И мне захотелось тоже заняться чем-то подобным. А когда я почувствовала, что люблю тебя, то окончательно поняла, что у меня нет иной альтернативы. Сейчас или никогда.

— Не предполагал, что в тебе скрываются такие желания. Если это действительно всерьез.

— Ты мне не веришь.

— Дело в другом, — покачал головой Азаров. — Человек нередко обманывает себя, ему кажется одно, а когда дело доходит до практического применения, все получается иначе.

— Я знаю себя, у меня так не будет.

— А ты отдаешь себе отчет, что заниматься политической деятельностью в нашей стране небезопасно. Это тебе ни Франция, ни Америка.

— Теперь даже очень хорошо. Я готова сеть в тюрьму.

Азаров невольно улыбнулся. Она не представляет, что такое российская тюрьма. Лучше ей туда не попадать, иначе ее постигнет психологическая травма на всю оставшуюся жизнь. Это место не для таких, как она.

— Надеюсь, тюрьма обойдет нас стороной, — сказал Азаров. Несколько мгновений он сосредоточенно замолчал. — Скорей всего, завтра я покину этот гостеприимный дом, если с отцом все будет нормально. А ты?

— Я с тобой, — решительно произнесла Соланж. — А сейчас… — Она обняла Азарова и впилась в его губы. — Я хочу в нашу комнату, — прошептала она.

Они приходили в себя после бурной страсти. Азаров лежал на спине и смотрел в потолок. Внезапно он приподнялся и поглядел на Соланж.

— Только любовь к женщине дает мужчине настоящее счастье. Все остальное не может с этим и близко сравниться.

Соланж повернула к нему голову.

— Даже твоя политическая борьба? — спросила она.

— Она придает жизни смысл, но не счастье. Встретить женщину, которую безмерно полюбишь, самое лучшее, что может быть в жизни мужчины.

— Наверное, я могу то же самое сказать о мужчине.

— А кино?

Сниматься в кино — большая удача, а если кино еще и хорошее, то удача вдвойне. Но ты прав, счастье — это любовь и ничего другого нет. Дураки те, кто полагают иначе, и отказываются от любви ради успеха или денег.