Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

Теперь уже никто этого не помнит. Песок, из-за которого эта местность получила свое греческое имя – Килия, – засыпал и стер все, заменив останки прошлого аккуратным забвением. Теперь вся прибрежная полоса стала популярным местом отдыха туристов, эмигрантов и местных. Здесь все было на контрастах – частные и общественные пляжи, женщины в бикини и женщины в хиджабах, семейные пикники на пледе – и проезжающие мимо велосипедисты, ряды дорогих вилл, затесавшихся между дешевым жильем, густые рощи из дубов, елей и буков – и асфальтовые парковки.

Море в Килиосе довольно-таки бурное. Разрывное течение и сильные волны каждый год топили по нескольку человек – их тела из воды вылавливали спасатели на резиновых лодках. Сложно было сказать, от чего именно они погибали – от того ли, что заплывали за буйки, из-за собственной самоуверенности или из-за того, что подводное течение затянуло их в свои объятия, словно нежная колыбельная. Отдыхающие прямо с берега наблюдали за развитием очередного трагического происшествия. Прикрывая глаза от солнца, глядя в бинокли, они устремляли взоры в одну точку, словно их кто-то заколдовал. Когда они возобновляли разговор, то делали это с воодушевлением, словно компаньоны, обсуждающие общее приключение, однако длилось это всего несколько минут. В конце концов отдыхающие возвращались к своим шезлонгам и лежакам. Некоторое время на их лицах оставалось неуверенное выражение, словно они раздумывали, не поехать ли еще куда-нибудь – на какой-нибудь другой пляж с таким же золотистым песком, где ветер дует потише, а море ведет себя спокойнее. Однако место это было прекрасно в других отношениях: доступные цены, хорошие рестораны, щадящая погода и невероятно красивые виды; да и вообще, только Богу известно, как давно им пора наконец отдохнуть. Пусть никто никогда не говорил об этом вслух, а многие и про себя вряд ли в этом признавались, в какой-то степени они даже презирали погибших за то, что те осмелились утонуть на курорте. Это казалось поступком крайне эгоистичным. Ведь они работали в поте лица целый год, копили деньги, смирялись с капризами начальников, сдерживали гордость и гнев и в минуты отчаяния мечтали об отдыхе на солнышке. Так что отпускники оставались тут. Когда им хотелось охладиться, они быстро окунались в воду, отгоняя неотвязные мысли о том, что всего несколько минут назад какой-то бедолага встретил здесь свою смерть.

То и дело в этих водах опрокидывалась лодка с беженцами. Их тела доставали из моря и складывали рядами, и тут же собирались журналисты, пишущие свои статьи. Затем тела складывали в грузовики-холодильники, в которых обычно возят мороженое или рыбу, и отвозили в специальное место захоронения – на Кимсэсизлер-Мезарлыи. Афганцы, сирийцы, иракцы, сомалийцы, эфиопы, суданцы, нигерийцы, ливанцы, иранцы, пакистанцы – все они были похоронены очень далеко от места своего рождения и весьма беспорядочно, там, где нашлось место. Со всех сторон они были окружены турецкими подданными, которые, хотя и не были ни беженцами, ни нелегальными мигрантами, оказались совершенно чужими на собственной земле. Вот так и существовало в Килиосе место захоронения, о котором не знали ни туристы, ни многие местные, единственное в своем роде. Оно предназначалось для трех видов мертвецов: ненужных, никчемных и неизвестных.

Поросшее полынью, крапивой и васильками и огороженное деревянным забором, в котором не хватало столбиков, а проволока провисала, это было самое своеобразное кладбище Стамбула. Сюда приходили не многие, если вообще приходили. Даже бывалые расхитители могил обходили его за версту, опасаясь проклятия про́клятых. Беспокоить мертвых и без того опасно, а уж беспокоить и обреченных, и мертвых одновременно – явная попытка навлечь на себя несчастья.

Почти все, кого предали земле на Кимсэсизлер-Мезарлыи, в том или ином смысле были изгоями. Многих изгоняли семьи, деревни или общества в целом. Наркоманы, алкоголики, игроки, мелкие преступники, бездомные, сбежавшие, разного рода отбросы, пропавшие без вести, душевнобольные, отверженные, незамужние матери, проститутки, сутенеры, трансвеститы, больные СПИДом… Никому не нужные. Отщепенцы. Прокаженные.

Среди обитателей кладбища попадались также хладнокровные душегубы, серийные убийцы, террористы-смертники и сексуальные маньяки и, как это ни поразительно, их жертвы. Мерзких и добрых, жестоких и милосердных – всех закапывали на два метра, бок о бок, один унылый ряд за другим. На большинстве могил не было даже самого простого надгробия. Ни имени, ни даты рождения. Лишь грубо отесанная доска с номером, а иногда не было даже ее – всего-навсего ржавая жестяная табличка. И где-то в этом беспорядке, среди сотен и сотен неухоженных могил, была одна, свежевыкопанная.