Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

Ностальгия Налан считала, что в этом мире встречаются родственники двух типов: родные по крови – и друзья, некровные родные. Если кровные родственники оказываются хорошими и заботливыми, можешь считать себя счастливцем и наслаждаться этим, а если нет, у тебя все равно есть надежда – все может наладиться, стоит лишь покинуть свой дом, отвратительный дом.

Некровная родня появляется в более позднем возрасте и по большей части – по твоей собственной инициативе. Да, сложно заменить любящую, счастливую семью, своих родственников, но, если таковых не имеется, некровная родня поможет смыть боль, что черной сажей застревает внутри. А потому друзьям можно отвести особое место в своем сердце, куда большее, чем всем своим кровным родственникам, вместе взятым. Однако тем, кто никогда не ощущал презрения собственных родственников, не понять этой правды. Они никогда не узнают, что в некоторых случаях седьмая вода куда гуще того самого киселя.

Обернувшись, Налан бросила последний взгляд на больницу. Морга отсюда не было видно, однако она поежилась, ощутив холод, который пробрал ее до костей. Смерть не особенно пугала ее. Да и в жизнь после жизни она не верила – не могут все бесчинства этого мира обернуться благодатью в том. Будучи единственной открытой атеисткой среди друзей Лейлы, Налан считала плоть, а вовсе не абстрактность вроде души вечной. Ее молекулы проникают в почву и дают удобрение растениям, эти растения поедают животные, а животных – люди, так что, несмотря на предположения большинства, человеческое тело бессмертно и находится в бесконечном путешествии по природным циклам. Чего еще требовать от загробного мира?

Однако Налан всегда считала, что именно она умрет первой. В каждой компании старых испытанных друзей есть человек, инстинктивно ощущающий, что уйдет раньше других. И Налан была уверена, что это именно она. Все эти эстрогенные препараты, лечение, блокирующее тестостерон, послеоперационные обезболивающие, не говоря уже о многолетнем обильном курении, неправильном питании и бесконечном пьянстве… Умереть должна была она. А никак не Лейла, полная жизни и сострадания. Это не переставало удивлять Налан и даже слегка раздражать: в отличие от нее самой, Стамбул не ожесточил Лейлу, не сделал ее циничной и озлобленной.

С северо-востока подул, пробираясь на материк и поднимая запахи стоков, ледяной ветер. Холод заставил Налан напрячься. Боль, пульсировавшая в висках, сместилась – теперь она расползлась по груди, вонзилась в грудную клетку, словно чья-то рука сдавила ее сердце. Далеко впереди час пик был в самом разгаре: движение запрудило артерии города – города, который в этот момент напоминал огромное хворое животное, дышащее тяжело и прерывисто. Дыхание Налан было, напротив, учащенным и даже яростным, ее черты исказились жгучим негодованием. Беспомощность Налан усиливала даже не внезапная смерть Лейлы, не ужас и жестокость, которые ей сопутствовали, а совершенное отсутствие справедливости во всем этом. Жизнь полна несправедливости, но, как теперь понимала Налан, смерть превосходит ее в этом смысле.

Даже в детстве кровь у Налан вскипала, когда она видела, что с кем-нибудь – не важно, с кем, – обращаются жестоко и несправедливо. Она не была настолько наивна, не ждала честности от извращенного мира, как выражался Д/Али, но верила, что каждый имеет право на некую долю достоинства. И если сравнить эту долю достоинства с малюсеньким наделом земли, который принадлежит тебе, и только тебе, именно там ты посеешь семя своей надежды. Этот крохотный зародыш в один прекрасный день даст ростки и расцветет. По мнению Налан, именно за это малюсенькое семя и следует бороться.

Она вынула листок бумаги, который они получили от старика, и прочитала неразборчивую запись: «Килиос, Кимсэсизлер-Мезарлыи, 705…» Последняя цифра, при ближайшем рассмотрении напоминающая корявую «2», едва уместилась в самом низу листка и была почти нечитаемой. Почерк, конечно, не самый аккуратный. Авторучкой, которую она носила в своей сумочке-клатче, Налан обвела каждое слово. Затем бережно сложила листок и вернула в свой карман.

Несправедливо выкидывать тело Лейлы на Кимсэсизлер-Мезарлыи, ведь она вовсе не была разобщена. У Лейлы были друзья. Верные, любящие друзья на всю жизнь. Может быть, ничего другого у нее и не было, но это есть наверняка.

Старик был прав, подумала Налан. Лейла заслуживает приличных похорон.

Резким движением она швырнула окурок на тротуар и сапогом раздавила тлеющий край. Со стороны порта медленно подползал туман, застилая кальянные и бары, располагавшиеся у самого берега. Где-то в этом городе-миллионнике убийца Лейлы ужинал или смотрел телевизор без каких-либо угрызений совести, а ведь он не имеет права называться человеком.