Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

– Я прихожу, потому что мне нравится видеться с тобой, вот и все, – сдержанно ответил Д/Али. – В этой извращенной системе я не знаю ни одного нормального человека.

Д/Али говорил: как правило, люди, слишком часто использующие слово «естественный», понятия не имеют о естестве матери-природы. Если рассказать им, что улитки, черви и черноморский окунь – гермафродиты, самцы морского конька могут рожать, рыба-клоун в середине жизни из самца превращается в самку, а самец-каракатица на самом деле трансвестит, они страшно удивятся. Тот, кто изучал природу, дважды подумает, прежде чем назвать что-то естественным.

– Прекрасно, но ты платишь столько денег. Гадкая Ма берет с тебя почасовую оплату.

– Ну да, берет, – печально ответил Д/Али. – Но давай на минуточку представим, что мы бы стали встречаться и либо я, либо ты платили бы за развлечения. Куда бы мы ходили? В кино, в дорогой ресторан или на танцы…

– В дорогой ресторан! На танцы! – с улыбкой повторила Лейла.

– Я просто хочу сказать, что мы бы тратили деньги.

– Это другое. Твои родители пришли бы в ужас, узнай они, что деньги, которые они заработали тяжелым трудом, ты тратишь в подобном месте.

– Но родители не присылают мне никаких денег!

– Неужели? А я думала… Тогда как же ты оплачиваешь такое?

– Я работаю. – Он подмигнул.

– Где?

– Тут и там, повсюду.

– На кого?

– На революцию!

Лейла отвела встревоженный взгляд. И вот в очередной раз в своей жизни она разрывалась между чутьем и сердцем. Чутье подсказывало ей, что он не просто заботливый и нежный молодой человек, каким ей представляется, и с ним следует проявлять осторожность. Но сердце толкало ее вперед, как тогда, когда она новорожденным младенцем неподвижно лежала под слоем соли.

Так она прекратила возражать против его визитов. В какие-то недели он приходил каждый день, в другие – лишь по выходным. Сердце, сжимаясь, подсказывало ей, что по вечерам он частенько встречается со своими товарищами и их длинные темные тени ложатся на пустынные улицы, однако она ни разу не решилась спросить, чем они занимаются.

– Твой пришел! – орала снизу Гадкая Ма, когда он появлялся, и, если у Лейлы был клиент, Д/Али приходилось ждать на стуле у входа.

В подобные моменты Лейла чувствовала такой стыд, что ей хотелось умереть, – когда она приглашала его в свою комнату, где еще висел запах другого мужчины. Но если это и расстраивало Д/Али, он ни разу ничего не сказал. Тихая сосредоточенность сопровождала все его движения – он внимательно наблюдал за ней, словно она – центр вселенной. Его доброта проявлялась спонтанно и казалась безграничной. Каждый раз, когда он прощался и уходил ровно через час, в комнате воцарялась пустота и полностью поглощала ее.

Д/Али никогда не забывал принести какой-нибудь подарок – блокнотик для записей, бархатную ленту для волос, кольцо в форме змеи, пожирающей собственный хвост, а иногда шоколадные конфеты с неизвестными начинками – карамелью, вишневым пюре, ореховым пралине… Они садились на кровать, открывали коробку и каждый раз подолгу выбирали, с какой конфеты начать, ну и конечно, говорили и говорили – целый час. Однажды он коснулся шрама на ее спине – того, что остался от кислоты. Он нежно провел пальцем по зажившей ране, которая разделила ее кожу, словно пророк – море.

– Я бы хотел нарисовать тебя, – сказал он. – Можно?

– Мой портрет? – Слегка покраснев, Лейла опустила глаза.

Когда она снова перевела на него взгляд, он улыбался, как она и предполагала.

В следующий раз Д/Али пришел с мольбертом и деревянным ящичком, в котором лежали кисти, масляные краски, мастихины, этюдники и олифа. Лейла позировала ему, сидя на кровати в алой асимметричной юбке и в расшитом бисером топе-бикини такого же цвета; она убрала волосы в мягкий пучок и слегка отвернула лицо от двери, словно хотела, чтобы та навеки осталась закрытой. До своего следующего прихода он оставил холст в гардеробе. Когда спустя примерно неделю работа была завершена, Лейла с удивлением обнаружила, что на месте, где у нее был шрам, Д/Али нарисовал малюсенькую белую бабочку.

– Будь осторожна, – советовала ей Зейнаб-122. – Он художник, а все художники эгоисты. Он исчезнет, как только получит все, чего хотел.

Однако, ко всеобщему удивлению, Д/Али продолжал приходить. Шлюхи смеялись над ним, говоря, что он не способен на эрекцию и не умеет трахаться, а когда устали шутить на эту тему, стали жаловаться на запах скипидара. Понимая, что они завидуют, Лейла не обращала внимания. Но когда и Гадкая Ма начала ворчать, дважды заметив, что не хочет видеть у себя левых, Лейла начала волноваться, что больше не сможет встречаться с ним.