– Что? – искренне изумился тот. – Диагноз? Ты что, лечить его собрался?
– Конечно, собрался, – не понял Буш, – а как иначе?
Мышастый только головой покачал.
– Потентат, ты не слушал меня, что ли? Этот человек предал тебя, понимаешь, предал. И судьба его за это наказала. Не ты, не я, а сама судьба.
– Да и черт бы с ним, что предал, – отмахнулся Буш. – Ерунда это все, главное, что жив.
Он посмотрел на Грузина, тот дрожал, но он успокоил его взглядом, потом, видя, что этого мало, еще и словами сказал:
– Ты, Валерий Витальевич, держись, ничего. Мы тебя вылечим, обязательно. Вот посмотрю заключение хирургов, анализы сделаем, томографию…
Мышастый поднял руки, как бы сдаваясь.
– Ладно, черт с тобой! Все я понял. Ошиблись мы, уж извини. Внешне уж очень подходил, но внешности недостаточно. Не быть тебе базилевсом. Свойства души нужны особые.
– Какие еще свойства? – рассеянно спросил Буш, он все приглядывался к Грузину, искал симптомов лицевого пареза, всего, что могло внести ясность в лечение болезни.
– Человеческие… Злость, ненависть, зависть, обида, гордость, мстительность. Все то, из чего состоит человек, все то, что у базилевса должно быть в десятикратном размере. А у тебя, уж извини, нет этого ничего.
– Ну и ладно, – сказал Буш, – давай-ка займемся больным.
– За больного ты не волнуйся, им займутся и без тебя, – веско сказал триумвир (Грузин почему-то снова заплакал). – Ты бы о себе подумал, Максим Максимыч, о своей дальнейшей судьбе.
Буш посмотрел на триумвира. Лицо его закрылось мерцанием, бабочки тьмы порхали вокруг и умножались, постепенно заполоняя все вокруг.
– Не бойся ничего, – гулко повторила сияющая тьма, – ты тоже пользу принесешь. Великую пользу…
* * *
Тьма рассеялась, стала тихим светом, бледным, неярким, слабоуловимым. Буш медленно приходил в себя.
Но лучше бы не приходил, лучше бы так и оставался вечность в объятиях тьмы – зыбкой, неровной, ускользающей. То, что увидел он вокруг себя, потрясло его до глубины души.
Он лежал в стеклянном саркофаге – несокрушимом, цельном, словно выточенном в куске светлого янтаря еще в незапамятные времена, а он сам застрял в нем в те же самые времена, как муха застрял, как бабочка… Все мышцы его были скованы, окаменели, и сам он не мог вдохнуть и пошевельнуться, не мог сказать ни единого слова.
Над ним из воздуха соткалось неверное лицо Мышастого, был он не сер, как обычно, и не темен, как иногда, был светел и тих, покоен. Лишь самая легкая грусть временами отражалась в его лице и снова таяла, растворялась.
Мышастый говорил, говорил негромко, но Буш слышал каждое слово – звук шел через вделанный в стену саркофага ретранслятор.
– Талант сродни горю, – говорил Мышастый. – Он, как и горе, расщепляет душу. Точнее, не саму душу, а ее защитную оболочку. Из-под нее-то на свет выходит истинная душа – сияющая, бессмертная. В ней горит огонь великих страстей и великих устремлений, но и великого противостояния миру. Так вот, базилевс, огонь этот опасен. Его нужно направить на большие цели, иначе он сожжет человека, испепелит изнутри.
Он внимательно смотрел на Буша, словно пытался угадать, слышит ли он его, понимает ли?
– У тебя тоже был талант – талант особенный, грандиозный. Но мы его не распознали, мы ошиблись. Мы думали, ты новый базилевс, ты встанешь в Великую цепь, на тебе, как на горном хребте, повиснет огромная страна – и ты будешь держать ее десять лет, двадцать, сколько хватит сил. Но ты оказался неспособен, физиология твоей души совсем иная. Ни обида, ни гордость, ни месть, ни злоба не затронули тебя по-настоящему, а без этого не стать базилевсом, как ни старайся. Но тебе была назначена иная миссия, большая этой. Что за миссия, скажешь ты? Простая и в то же время величественная. Ты станешь ответом черной воле кадавра, ты подавишь его вечно живые мощи, прервешь темную цепь силы, приходящей из адских пустот. Страна, наконец, вырвется из вечного круга, по которому она ходит, она выберет нового базилевса, не связанного с магией и смертью… Страна пойдет вперед, не оглядываясь на то, что было и что быльем поросло.
Мышастый снова умолк, тень грусти затмила его лицо.
– Но для этого, уж прости, придется тебе умереть – так назначено. Ты ведь наверняка слышал про ответные мощи? Но даже если и не слышал, ничего, просто поверь мне. Силу вечно живых мощей могут одолеть только мощи вечно мертвые, а ими станешь ты. Это жертва, к которой ты предназначен судьбой. И в арупе ты это видел, потому что это ты был прикован там к телу погибшего кадавра. Я ведь догадался, хоть ты и не сказал.
Читать дальше