Борис Кудряков - Ладья тёмных странствий. Избранная проза

–

Всё работа, работа, работа, работа, и только засыпая позволяешь себе запрещённые думы о смерти.

–

Один приятель, доцент в прошлом, работает смотрителем водопада. Собирает в парках бутылки. За год разбогател на 653 рубля 50 копеек медью. Второй раз в жизни пил коньяк. Я.

–

Если появится у меня миллион (Миллионович), я построю ночлежку в виде длинного общего вагона, замкнутого в огромное кольцо, которое будет двигаться по кругу. Постояльцам будет выдаваться бесплатно шампанское и ананасы. Чем пошлее, тем удивительней.

–

Некто имеет небольшую отличную библиотеку. Сам живёт на кухне, уступая книгам светлую комнату с видом на взморье. Для свиданья с переплетёнными существами он долго парится и моется, посещает парикмахерскую, утюжит костюм, прыскает себя азиатскими духами, ставит серьёзную музыку в грамма-фонъ и с букетом цветов и набором очков входит в комнату для свиданья со словом. Ключ от комнаты он хранит в чёрной коробочке из легчайшей породы какого-то дерева. Когда он открывает её, оттуда вылетают мизерные утки-гуси, а когда закрывает, они вновь становятся узором. Я далёк от шаржа, далёк от сатиры.

–

Частые гости рассказа: мухи, туман, кухонный кобеляж и яблони в цвету.

–

Проходя в сумерках по парку, увидел двух старух, рассматривающих что-то в луже. Они стояли на коленях со свечой. Утром я проходил снова: оказалось – в луже разбитый холодильник. Всюду жизнь.

–

Сидел на подмосковной даче, ждал друзей день, второй; питался одними яблоками, рассматривал соринки в глазу у бездомной собаки; никто не приходил, ни единого звука, кроме личных шагов, книг не было дождей, и смотрел сквозь теплоту заката, лихо склеенного печалью, смотрел сквозь теплынь, как осыпались краснорубчатые яблоки; без копейки, без шляпы с рублём, вдали от Невы забылся я в чужом доме; забытьё почему редко так, вот и всё опало, свалилось; дом тёплый, тишина оставалась, пришёл бодрый морозец, я по-прежнему смотрел на немеркнущее море света, будучи далеко без друзей; когда они пришли, я был вне тишины и русского ландшафта, в чужом доме я вспоминал чужое: о себе вспоминал лишь в пути…

–

Врака Николаевич. Врунья Петровна.

–

Мы ещё поживём, – говорил А. П., разминаясь ночью детскими гантелями перед раскрытым окном, в которое бросилась метель.

–

Вчера сжигал хлам из архива; на берегу озера осталась кучка пепла от снимков детства, от дневников отрочества, от повестей незаконченных…

–

Художники дорожают; поэты исчезают в строительстве.

–

Чистоплотность нации проверяется в поездах.

–

Какие паспорта будут на небесах?

–

Проблему досуга можно решить симпатией к китайскому языку… Попытаться, что ли? Впрочем, и там скука! Семинары, обязательство перед парикмахерской…

–

В больнице я видел человека с доской вместо лица и палочками вместо рук. Он страдал от сильного и давнего ожога. Его никто не навещал, он не читал и не разговаривал. Как-то нежные лучи утра осветили его немую попытку закричать. Это было видно по судорожным остаткам кулака. Все спали, кроме меня, его и кого-то ещё.

–

В вагоне у всех суровые лица. За окнами мрачный лес. Разговор о рачительности. Метеорологические перебранки. Вторые сутки вдоль дороги тянется тропинка. Недалеко от поезда в лесу, наверно, тьма пропадающих грибов и малины. В соседнем купе – гитара и одеколон. В другом купе едет священник с косичкой и злые молодожёны.

–

Странное слово «навсегда». Кто-нибудь вглядывался в смысл его.

–

Хорошо, прикинувшись идиотом, лежать на поле, ловить языком пролетающих бабочек и смотреть на сраженье двух броненосцев, вылепленных ветром из туч.

–

Старый монтёр однажды, нацепив крючья, полез на столб. Лез, лез, пока не скрылся из виду. Так и исчез он навсегда, не допив чай, оставив аванс и семью.

–

Пск. обл.

По деревне с утра до вечера ходит человек с пустым ведром. Оно гремит, и все спрашивают человека: что ты всё ходишь-ходишь, а воды в дом не несёшь? На что он говорил рассудительно: дело в том, что мне нужна хорошая вода, а терпенья и сил на её поиск у меня хватит… Он ночевал в стогах, носил тапочки и чёрный халат. На голове его была, однако, шикарная старая шляпа. Я пытался однажды заговорить с ним, увидев, что он ест яблоко: кажись, фрукт созрел? На что получил в лоб: у Варьки много баранов. – Я сник перед подобной многозначительностью, он же, окинув меня взглядом, кивнул: тебе не нужна хорошая вода.