Джоан Дидион - Год магического мышления [litres с оптимизированной обложкой]

Ты в безопасности.

Я рядом.

Я верила прежде, что это в наших силах.

И вот Сломанный человек поселился в реанимации “Бет Изрэил норт” и подкарауливал ее, и вот он ехал с нами в такси, подкарауливал ее отца. Уже в три года или в четыре Кинтана поняла: в поединке со Сломанным человеком она может рассчитывать только на себя. Если придет Сломанный человек, я уцеплюсь за изгородь и не дам ему меня уволочь.

Она сумела уцепиться за изгородь. Ее отец не сумел.

Истинно говорю: мне не прожить и двух дней, сказал Гавейн.

Вот что придает декабрьским дням год назад такую резкость: развязка.

Внучка геолога, я рано привыкла к абсолютной изменчивости гор, водопадов и даже островов. Когда гора сползает в океан, я вижу в этом проявление порядка. Когда землетрясение силой 5.2 по шкале Рихтера трясет письменный стол в моей собственной комнате в моем собственном доме на моей улице Уэлбек, я продолжаю печатать. Гора – временная адаптация к стрессу, и “я”, возможно, такая же адаптация. Водопад – саморегулируемая дезадаптация потока к структуре, и такова же, я думаю, техника. Сам остров, на который Инес Виктор вернулась весной 1975-го – Оаху, массив земли, вырастающий вдоль Гавайского хребта после эрозии, – существует временно, и каждый ливень, каждое содрогание тихоокеанских тектонических плит меняет его форму и сокращает его срок в качестве перекрестка тихоокеанских дорог. Вот почему трудно сохранять определенные представления о том, что произошло там весной 1975-го или еще раньше.

Это абзац из начала романа, который я написала в начале 1980-х. “Демократия” – название дал Джон. Я затевала комедию семейных нравов под названием “Посещение ангелов” – словарь идиом и сюжетов Брюера приводит это старинное выражение, поясняя его как “очаровательная встреча, очень краткая и редкая”, – а когда стало ясно, что сюжет развивается вовсе не в ту сторону, я продолжала писать без названия. Когда же я закончила, Джон прочел роман и сказал, что его следует назвать “Демократия”. Я перечитала этот отрывок после того, как землетрясение в 9 баллов по шкале Рихтера вдоль шестисотмильной Суматранской зоны субдукции спровоцировало цунами, которое уничтожило значительную часть прибрежной полосы Индийского океана.

Я не могу перестать воображать это событие.

Нет видеозаписи того, что я пытаюсь вообразить – не пляжи, не воду, выливающуюся из бассейнов, не стены отелей, лопающиеся, словно перезрелая кожура. То, что я хочу увидеть, случилось ниже поверхности. Индийская плита изогнулась, заходя под Бирманскую плиту. Незримое течение проносится в пучине. У меня нет карты глубин Индийского океана, но даже на моем картонном глобусе я могу проследить примерные цифры. Семьсот восемьдесят метров у Банда-Ачеха. Две тысячи триста – между Суматрой и Шри-Ланкой. Две тысячи сто метров – максимум между Андаманскими островами и Таиландом, а дальше постепенное повышение дна к Пхукету. Знаю, где передний край невидимого течения наткнулся на континентальный шельф. И как подымалась вода по мере того, как повышалось дно шельфа.

Ныне и присно и во веки веков, так было и так будет.

Сегодня – 31 декабря 2004 года. Год и один день.

24 декабря, в сочельник, я пригласила гостей на ужин, в точности как Джон и я приглашали их год назад. Я говорила себе, что делаю это ради Кинтаны, однако я делаю это и ради самой себя – залог того, что я не останусь до конца жизни инвалидом, гостем на чужом пиру, человеком, не способным функционировать самостоятельно. Я развела огонь. Я зажгла свечи, я выставила тарелки и выложила приборы на стол в гостиной. Я отобрала диски – Мейбл Мерсер поет песни Коула Портера, Израэль Камакавивооле поет “На радуге”, а израильская джаз-пианистка Лиз Магнес играет “Кто-то присматривает за мной”. Джон однажды сидел рядом с Лиз Магнес на приеме в израильском посольстве, и она прислала ему диск с записью концерта Гершвина, который она играла в Марракеше. Этот диск заинтересовал Джона своей способностью пробуждать призраки исчезнувшего мира – как выпивали в отеле “Царь Давид” в Иерусалиме британского периода – еще одно эхо Первой мировой. “Подмандатная музыка”, так он о ней отозвался. Он слушал этот диск, пока читал перед ужином в вечер своей смерти.

Около пяти часов 24 декабря мне показалось, я не справлюсь, но когда настало время, ужин состоялся словно сам по себе.

Сюзанна Мур прислала из Гонолулу цветочные гирлянды своей дочери Лулу, Кинтане и мне. Мы повесили их на шею. Другая подруга привезла пряничный домик. Собралось много детей. Я поставила подмандатную музыку, но общий шум заглушил ее.