Якуб Малецкий - Дрожь

– К брату, говоришь?

– Он видит лучше всех.

В шатре, куда она его привела, воняло затхлостью и подгоревшей грудинкой. На столике лежали яичные скорлупки, кости и облепленные конским волосом кресты из воска. Бронек смотрел на предмет, напоминавший куклу. Голова сшита из куриных глаз. Рога из коготков. Туловище из человеческих волос. Кукла висела на подлокотнике одного из двух высоких стульев, стоявших у стены. На другом сидел парень с гладким лицом и худыми руками. На нем была расстегнутая рубашка и подвязанные снизу штаны. Он приподнимал брови так же, как сестра.

– Это вы, да? – спросил Бронек, вытирая вспотевшие руки о брюки.

Парень кивнул и указал на табурет.

– Вы знаете, что будет с моей дочерью? Да?

Опять кивок.

– Я на эти ваши штучки не куплюсь.

Парень снова указал на табурет.

– Что это значит? – Бронек обернулся к девушке.

– А в чем дело? – удивилась она.

– Что с ним?

– Он не говорит.

– Как не говорит? Как же он будет гадать?

– Если б ты видел столько мерзостей, сколько он, ты бы тоже проглотил язык. Я говорю за него.

– Вы и эти ваши фокусы, мать вашу! И я должен поверить?

– Перхан все видит. А я говорю.

Бронек смотрел то на нее, то на молчащего парня. Взял волосатый крест, покрутил его в руках и бросил обратно на столик.

– Так и быть, – сказал он наконец и сел.

Парень разложил карты, сестра принесла ему карандаш и серый клочок бумаги. Встала за его спиной и положила руки ему на голову.

– Ешкин кот… – вздохнул Бронек.

Парень нацарапал что-то на бумаге.

– Перхан спрашивает, что ты хочешь знать.

– Я же говорил. Выживет ли моя дочь. Доживет ли до старости.

– Перхан говорит, что да. Доживет.

– А шрамы…

– Нет, – она перебила. – Шрамы будут всегда.

Бронек долго на нее смотрел, а потом попросил:

– Пусть Перхан скажет, как зовут мою жену.

Девушка наклонилась и медленно прочитала:

– Ирена.

– Да чтоб вам, мошенникам проклятым, пусто было! – воскликнул Бронек, грозя ей пальцем, затем встал и направился к выходу из шатра. – Мать его за ногу!

Перхан быстро что-то накорябал.

– Перхан говорит, что имел в виду вашу возлюбленную, – сообщила девушка. – Вашу возлюбленную зовут Ирена.

Бронек развернулся и опять подошел к табурету.

– Если он не скажет, как зовут мою жену, обещаю, что вернусь сюда и тогда вам…

Парень поднял кусок бумаги, на котором виднелась кривая буква Х.

Бронек медленно сел, еще медленнее вздохнул. Он чувствовал, как капля пота стекает вдоль позвоночника. Девушка вновь подняла брови, а ее брат напоминал человека, которого только что вытащили из озера. Бледный, взволнованный, он с трудом сжимал в руке карандаш.

– Пусть скажет мне еще одно. – Бронек громко кашлянул и убрал руки в карман. – Встретит ли Милка в жизни какого-нибудь мужчину?

Шепот девушки, скрип карандаша по бумаге.

– Перхан говорит, что да.

– Будет ли он ее любить?

Миг замешательства, какое-то бормотание под носом. В конце концов, девушка заявила:

– Перхан говорит, что это зависит.

– От чего?

– От того, захочешь ли ты кое-чем ради нее пожертвовать.

– Конечно же, да. Чем я должен пожертвовать?

Парень все ниже склонялся над столиком.

– Перхан говорит, тебе придется отдать взамен свои глаза.

– Да вы тут совсем с ума посходили?! Какие глаза? За что?

– Еще не сейчас. Всему свое время. Ты лишишься глаз, одного быстро, второго уже под конец – зато дочь полюбит. И он тоже будет ее любить.

Бронек отряхнул штаны, будто собрался встать, но не встал.

– А если я не соглашусь?

– Ничего не потеряешь.

– Но Мила не будет…

– Не будет.

Тем временем Перхан издавал все более громкие звуки. Он перевернул еще две карты и покивал головой. С кончика носа капал пот.

– Что с ним? – спросил Бронек.

Парень открыл рот и застонал. Сестра наклонилась к нему и долго шептала на ухо, пока он не показал ей что-то пальцем.

– Перхан говорит, что тот, в кого влюбится ваша дочь… что это будет хороший, но страшный человек.

Парень неожиданно согнулся, его стошнило под столик. Он отдышался, потом вытер рот и поднял глаза на сестру. Показал что-то пальцем.

– Что значит «страшный»? – Бронек требовал уточнений. – Пусть скажет что-нибудь еще.

Молодой цыган посмотрел ему в глаза, но быстро отвел взгляд и сплюнул на землю. Девушка сказала:

– Перхан говорит, что его будут по-разному называть.

Каждое утро он просыпался в панике и проверял, видит ли. Закрывал один глаз, потом второй, потом опять первый – и так по кругу. С визита к цыганам прошло две недели. Поначалу он жалел, что ввязался в эти глупости: можно было уйти, когда началась тошнота, можно было не давать им тех нескольких злотых, которые он все-таки дал, в конце концов, он мог сказать, что не согласен с какими-то дурацкими условиями какого-то дурацкого уговора, – но ведь он согласился.