Луиза Фейн - Дочь Рейха [litres]

Мы спорим так, как будто нам снова по одиннадцать лет.

Подняв голову, я прохожу мимо, а он бежит за мной.

– Видишь? Теперь ты понимаешь, что я прав. Со временем люди меняются вовсе не так сильно, как им кажется.

Что ж, по крайней мере, в одном Вальтер не ошибается: поддайся он мне во время нашего забега, и я тут же почувствовала бы себя обманутой. В шутку я даю ему легкого тычка, и мы оба начинаем хохотать, сами не знаем почему. Я радуюсь, что Вальтер выиграл. В конце концов, он же мальчик.

Река, а вместе с ней и тропа, по которой мы идем, петляют теперь вдоль поля пшеницы. Золотистое море колышется по одну сторону от нас. Высокие колосья, нам по пояс, клонятся к тропе. Куши вдруг пропадает между ними – заметил, наверное, какого-нибудь зверька, – но скоро опять выскакивает прямо нам под ноги и бежит впереди, радостно вывалив язык.

Вокруг нас ни души, город остался далеко позади. От близости Вальтера у меня кружится голова. С ним так легко и в то же время тревожно. Он словно тигр, мощный, красивый, опасный. Сейчас он кажется совсем ручным, и его красота завораживает. Но я ни на секунду не забываю о том, что Вальтер может меня уничтожить.

– А это правда, – тихо начинаю я, – то, что о вас говорят? Что существует международный еврейский заговор с целью захватить власть во всем мире?

– Если он и существует, то я точно в нем не участвую. И никто из моих знакомых тоже.

От моей глупости мне становится смешно. Так он мне все сейчас и расскажет, как же!

– Скажи честно, Хетти, ты на самом деле веришь в эти враки? – Он смотрит на меня с тревогой.

Я долго думаю, прежде чем ответить. Конечно, он, может, и не такой, как другие евреи, но, вообще-то, людей его породы следует остерегаться.

– Мы сильно пострадали. Я говорю о нас, немцах. Из-за Версаля. Какую нищету мы пережили, столько бед, и все из-за того проклятого мира.

– Вот ты говоришь: «мы, немцы». – Вальтер срывает колосок и, обрывая с него усики, бросает их на ходу себе под ноги. – А я, по-твоему, кто? Разве не немец? В какой-то степени я даже больше немец, чем ты!

– Что ты этим хочешь сказать?

– У тебя мать француженка. А мои предки поколениями жили на немецкой земле. Я всегда гордился тем, что я – немец. Мой отец получил Железный крест, когда воевал за Германию. И чем же ему отплатили? Лишили гражданства, отняли все, что мы имели! Нас сделали чужими в собственной стране. – С этими словами он широко раскрывает глаза и взмахивает руками, потом хмурится и стучит себя пальцем по лбу. – Напомни мне, я что-то забыл – у твоего отца есть награда за храбрость?

– Нет. Он был храбрым, но наградой его обошли. Ведь это была сплошная оперетка.

– Вот как? Но зато сейчас у него все хорошо, верно? А у нас отняли все средства к жизни, да и саму жизнь перевернули с ног на голову. Ты только представь, каково это, а? Хотя бы попробуй! Представь, что страна, в которой ты родился и прожил всю жизнь, вдруг захотела от тебя избавиться. Но ты – честный немецкий гражданин, тебе больше некуда деться.

Сатана умен, у него складные речи. Не верь всему, что хочет внушить тебе дьявол.

– Как это – лишили гражданства и средств к жизни? Не понимаю. – Я представляю себе папу на моем месте и стараюсь говорить то, что сказал бы он.

Вальтер делает глубокий вдох:

– У нас отняли паспорта, Хетти. Если мы захотим уехать, нам придется заплатить, это называется налогом на выезд.

– А что это?

– Деньги, огромная сумма, которую мы должны выложить государству за то, чтобы нас отсюда выпустили. Фактически отдать последнее, что у нас есть. – Вальтер говорит размеренно, неторопливо, точно с маленьким ребенком. – Наш дом, все, что у нас еще осталось ценного. Еврейские предприятия теперь облагаются налогом на уровне тысяча девятьсот тридцатого года, когда их доходность была в десять, двадцать раз выше нынешней. Предпринимателю-еврею не дадут кредит в банке, а если дадут, то процент будет в пять раз выше, чем для немца. А ведь у нас почти не осталось покупателей, считаные единицы, да и те иностранцы. Мы почти банкроты. Отец и дядя продолжают вести дело из чистого упрямства – не хотят признать себя побежденными.

– Мне кажется, ты принимаешь все так, будто государство действует против вас лично, – говорю я. – Но ведь нацисты спасли страну и народ. Ты забыл, что с нами было после той войны. Чем виновата партия, если именно евреи стояли за теми ужасными условиями, на которых нас вынудили подписать мир, именно евреи были виновны в страданиях нашего народа, к которому привел тот мир…