Рейчел Джойс - Золотой жук мисс Бенсон [litres]

– Ох, Мардж! Неужели мы справились? Это значит, что теперь нам уже ничто не сможет помешать найти этого жука! – Она легла и почти мгновенно отключилась, по-прежнему одной рукой прикрывая живот.

Инид проспала весь день. Встала, чтобы поесть, выпила галлон воды, подхватила своего пса и снова легла, сказав, что ей необходимо немного отдохнуть, а потом она будет совершенно готова вновь отправиться на поиски золотого жука.

Пока она спала, Марджери развила бешеную деятельность. И чуть не довела себя до обморока. Она вымела осколки стекла, тряпкой собрала воду с пола, заколотила фанерой разбитые окна, вбила новый гвоздь и повесила картину с младенцем Иисусом, столь обожаемую Инид. Затем опять сложила в пирамидки уцелевшие банки с консервами, а вот пакеты с овсянкой, ставшей несъедобной, пришлось выбросить. В ближайшем лесу Марджери нарвала целую груду спелых сладких бананов, чтобы угостить Инид, когда та проснется, и принесла охапку свежих пальмовых листьев, а затем разложила их на крыше и прикрепила веревками. Она наносила в дом воды из ручья, который после дождя стал гораздо полноводней. Она отскребла и отстирала их одежду, постаравшись максимально удалить с нее следы красной пыли и пота, из-за чего, правда, своих исходных цветов одежда практически лишилась. Она поставила заплатки на самые страшные дыры, а еще, воспользовавшись вязальными спицами Инид, проделала сквозные дырочки в их ботинках, чтобы, если они опять попадут под такой ливень, вода могла бы свободно вытекать из обуви, не давая коже раскисать. И наконец, Марджери приготовила из ямса и яиц некое кушанье, от которого исходил настолько аппетитный запах, что Инид встала и с удовольствием, без лишних разговоров все съела.

Затем Марджери вывесила все имевшиеся в доме вещи на просушку, а когда начали сгущаться сумерки, зажгла последнюю уцелевшую лампу-«молнию» и сосредоточилась на своей коллекции и своих записях. Она обнаружила, что некоторые экземпляры жуков еще можно спасти, и аккуратно их запаковала, готовя к переезду в Англию. Выудив из воды уцелевшие листки своих записей, а также распотрошенные бурей книги, она расправила их и прибила к стенам, чтобы хорошенько просохли, а затем просидела почти до утра, переписывая свои заметки. Ночное небо за окном было похоже на огромный шар из очень темного стекла, покрытый брызгами звезд. Из зарослей доносились шелест и жужжание насекомых, в отдалении глухо гудел океан, а в воздухе висел очень сильный и сладкий аромат каких-то цветов, который чем-то напоминал горящую ароматическую свечу, и поэтому казалось, что он как бы раздвигает ночную тьму. А еще очень сильно пахло сосной.

А ведь тогда, на горе, Инид была права. Они действительно могли погибнуть. Но не погибли же! Их не смогли убить ни льющиеся с небес потоки воды, ни падающие камни, ни увесистые кокосовые орехи, градом сыпавшиеся с деревьев и отскакивавшие от земли. Они уцелели, сумели выжить! Тогда, на «Орионе», Марджери здорово подвела Инид; и в лагере Вакол она тоже ее подвела; и потом несколько раз подводила, когда они прорубали тропу к вершине горы – господи, просто стыд и срам, сколько же раз она ее подводила! – но теперь она возьмет всю ответственность на себя. Теперь именно она, Марджери, встанет у руля. Ей казалось, что те сорок восемь часов страшной опасности и непрерывного говорения отворили некую дверцу в ее запертой душе и выпустили наружу ее новое «я», которое оказалось очень большим не только снаружи, но и внутренне. Так что, хоть Марджери в последнее время и начала опасаться, что была неправа насчет местонахождения золотого жука – возможно, его нужно искать вовсе не в Новой Каледонии, а если он когда-то здесь и встречался, то больше его здесь нет, – то теперь она собиралась непременно снова вернуться на гору и продолжить поиски. И черт с ней, с визой! Кому какое дело, продлена она или нет? Ведь ей, Марджери, сама Судьба дала второй шанс.

Что-то в словах «второй шанс» заставило ее остановиться и хорошенько подумать. Слова казались какими-то очень знакомыми. А потом она вспомнила: перед самым началом бури Инид, признавшись, что сохранила беременность, сказала, что боялась признаться в этом раньше, потому что на Рождество ей показалось, будто для нее все кончено, но позже поняла, что ребенок – это ее второй шанс. Хотя, с точки зрения Марджери, в этих объяснениях Инид было что-то очень странное. С чего бы, например, ей думать, что все кончено? Она ничего предосудительного не делала, разве что склеила им бумажные короны, а в Рождество все возилась со своим приемником, пытаясь поймать сигнал британской радиостанции. И Марджери вдруг очень захотелось спросить у Инид, что именно она все-таки имела тогда в виду.