Эмма Страуб - Здесь все взрослые [litres]

– Он делает мороженое. Живет в Нью-Пальце. Не знаю. Предлагает вдвое меньше, чем готовы заплатить другие. Не знаю. Его жена ходит на уроки пряжи вместе с Венди. Понятия не имею, откуда он узнал, что здание купил я.

– То есть он из местных, связан с городской общиной и делает мороженое, – подытожил Август.

– Понимаешь, это же бизнес, – сказал Эллиот. – А бизнес должен быть выгодным.

– Вы уже шестнадцать раз сказали «бизнес», – заметила Сесилия. – Без обид. – Она вспомнила о блестящей папке и вдруг почувствовала себя местной жительницей. Астрид ту идею не одобрит, Эллиот прекрасно знает. Набраться храбрости и признаться, что ей все известно? Но тогда окажется, что она сунула нос куда не следовало, а этого никто не любит. – Наверняка это будет круто.

Эллиот с удивлением глянул на нее, и Сесилия снова уставилась в колени. Он откусил два огромных куска пиццы, прислонился к стене. Громко выдохнул.

– Берди, я должен тебе сказать. Ко мне обращался «Бар красоты». По-моему, стрижкой они не занимаются, но укладку делают. И продают косметику.

– Магазины маленькие, зато свои, – вставил Август, повторяя мантру родителей.

– Супер, – выдала Сесилия, делая вид, что слышит об этом впервые.

– Дети, ведите себя прилично, – потребовала Берди и поцеловала Сесилию в макушку. – Тебе решать, Эллиот. Можно скажу? – Эллиот кивнул. – Главное, чтобы тебе самому хотелось. Мои родители мечтали, чтобы я стала учительницей. А у меня к этой работе никогда душа не лежала. Мои сестры живут в Техасе, в одном городе с родителями, обе учительницы. Не скажу, что они несчастливы. Просто надо принимать решения, которыми будешь гордиться лично ты, не важно, что подумают другие. В том числе твоя мама.

– Ты мою маму знаешь совсем с другой стороны, – заметил Эллиот. – Само собой. Однако дело не только в этом. Я привык, что мама говорит мне: ты что-то сделал не так. Я ведь первенец, сама знаешь.

Берди вскинула руку с ножницами.

– Я тоже. Мы с тобой солидарны.

– Я тоже, – вставила Сесилия.

– И я, – добавил Август.

– Нет, нет, вы – единственные, – возразила Берди. – Это совсем другое дело. С единственными детьми обращаются как с фарфоровой вазой, какие бы проблемы ни возникали. А старшие дети – как стекло, о них быстро забывают – появляется новая модель, ярче и изящней. Единственные дети – подарок. А старшие – полигон для испытаний. Так что я тебя понимаю.

Эллиот достал из коробки еще один кусок пиццы и сел в третье кресло салона. «Бар красоты» сделает его богатым, по-настоящему успешным, если, конечно, местные не объявят ему бойкот. Отказаться от «Бара красоты», плюнуть на большие деньги – какой же он тогда бизнесмен? Он по-детски поболтал ногами. В таком возрасте ждать родительского одобрения – несправедливо. Вот Ники оно ни к чему. И Портер тоже. Эллиот закрыл глаза, представил, каково это – жить без родительской указки? По словам Венди, о собственных детях ему пора думать больше, чем о матери, что он и делал, если посчитать в процентах время в течение дня, правда, она имела в виду нечто другое. Мол, движущая сила – это мысли о будущем. Эллиот же знал – оптимизм подобного рода ему не свойствен. Движущая сила любого человека, его, во всяком случае, – это прошлое.

На фермах не поскучаешь, занятие всегда найдется, дел невпроворот. Даже вечером. Что-то обязательно надо вычистить, что-то прибрать. Когда Джереми постучал около десяти, Портер разгребала гору бумаг на столе, эту задачу она все откладывала, а стопка тем временем уже грозила рухнуть и засыпать пол ее кабинета, точно одеяло из первого снега. У Джереми ушла пара дней на то, чтобы придумать вызов к внезапно заболевшему животному, впрочем, пара дней позже или раньше – какая разница? Портер крикнула, что дверь не заперта, и он шагнул в кабинет.

– У тебя, что, света нет? – спросил он, и Портер только сейчас поняла, что стемнело и единственный источник света в комнате – настольная лампа.

– Козам свет ни к чему, – ответила Портер. – Они отлично видят, даже в темноте. Между прочим, у них горизонтальные зрачки, и они видят почти во всех направлениях сразу. Как объектив «рыбий глаз».

– То есть у коз рыбьи глаза? – Джереми обошел стол и заключил Портер в объятия.

– О-о, ты явно учился в хорошей ветеринарной школе.

Портер позволила ему поцеловать себя, найти языком ее язык, они скользили один по другому, словно приглашая в гости. Тут же была чахлая кушетка – прикорнуть, а то и остаться на ночь, и Портер подтолкнула Джереми к ней. Все в нем возвращало ее в мир подростков, когда значим лишь один миг, только то, как сейчас завибрируют их тела. Не это ли имеют в виду люди, когда говорят, что влюблены? Наверное, это, ты жаждешь соединиться с другим телом, самое страстное твое желание. Джереми стащил с нее трусики, отшвырнул их в угол комнаты и зарылся лицом туда, где они только что находились.