Эмма Страуб - Здесь все взрослые [litres]

Портер и Астрид медленно шли к лифту.

– Ты никогда не говорила мне про аборт, – упрекнула Астрид. – Почему?

– Как же, – сказала Портер. – Лишила тебя такой радости. Чтобы после того, как я стала королевой урожая, ты повела меня в центр планирования семьи? Ты была бы в полном восторге. – Она не хотела походить на дерзкого подростка, но не сдержалась.

– Мой восторг тут ни при чем, Портер. – Астрид остановилась. – Просто это слишком серьезное решение, чтобы принимать его в одиночку.

– У тебя была своя тайна. Я же тебя не осуждаю. Вот и ты меня не осуждай. Думаешь, было бы лучше, если бы я родила старшеклассницей? Вот уж твои подружки по садоводству, по городскому комитету да по теннису порадовались бы. А отец! Думаешь, он был бы счастлив? Еще раньше отправился бы в могилу.

– Портер Стрик! – Астрид прикрыла глаза руками. – Прекрати! Хватит.

По коридору в их сторону плелась беременная женщина. Шла медленно, короткими шажками, то и дело останавливалась глотнуть воздух, глаза полузакрыты.

Портер уже хотела предложить помощь, как тут из лифта выскочил мужчина – в руке сумка с вещами, под мышкой подушка для грудного кормления – и взял женщину за локоть.

– Почти добрались, дорогая, – произнес он и повел ее по коридору к родильному отделению.

– Давай не будем, ладно? – отмахнулась Портер, когда они прошли мимо, и нажала кнопку лифта. – И давно тебе известно про Джереми?

Астрид закатила глаза.

– Давно. Давай внесем ясность – любой имеет право на тайны. Тайны есть у всех. Мы люди! И рассказывать их всем мы не любим. Это нормально. И любителей излить душу в нашей семье тоже немного, знаю. Но, Портер, я же тебя люблю. Могла бы мне об этом сказать. Я бы давала тебе грелки. Болеутоляющее. Все, что требуется. – Астрид потянулась к лицу дочери.

Портер отпрянула, однако Астрид ее не отпустила. И Портер позволила матери повернуть лицо к себе.

– Я люблю тебя. И твоего ребенка. – Портер пожевала губы, привычка, которую Астрид всегда ненавидела. – Наверное, я сама виновата, что ты побоялась мне сказать.

Портер кивнула. Она тогда думала рассказать родителям, потом решила – а смысл? Все равно что нанять самолет, какие выписывают всякие слова в небе – ну пролетит он над Клэпхэмом, выдует из себя буквы, и они тут же растворятся в воздухе. Реальной помощи никакой.

– Сама виновата, – повторила Астрид.

Она прижала лицо Портер еще ближе, обе чуть не потеряли равновесие. Портер не привыкла в объятиям матери, и их руки не сразу нашли, где им надо быть, но в итоге мать и дочь обняли друг друга.

Лифт звякнул, двери распахнулись. Портер и Астрид шагнули в лифт, и вдруг телефоны у той и другой начали тренькать и звякать.

– Что за хрень? – возмутилась Портер. – Это все наши горе-операторы. Надо позвонить, вставить им клизму. – Портер поднесла телефон к уху и начала слушать. – Черт, – выругалась она. – Это из школы Сесилии.

Астрид кивнула и показала на свой телефон, тоже прижатый к уху.

– То же самое. Поехали. Порт, отвези меня к дому, потом вместе поедем в школу, ладно?

– Ладно. – Портер опустила глаза и поняла, что изо всей силы вонзила ногти в ладонь.

Шел последний урок, по пятницам – математика. На уроках математики класс делился на группы, как и в ее школе в Бруклине, то есть из тех, кто с цифрами на короткой ноге, делали одну группу, а в другую отправляли тех, у кого устный счет прихрамывал. Сесилия и Август сидели рядом в последнем ряду, где поглощали знания с трудом или не поглощали вовсе, их это не сильно волновало. Кому-то высшая математика нужна позарез, чтобы во взрослом возрасте добиться успеха на серьезном поприще: один метит в ученые, другой – в космонавты, третий – в профессора, которых когда-нибудь в киноверсии по роману о их жизни сыграет британский актер с землистым цветом лица. Сесилия и Август в эту группу не входили.

Сидни Фогельман сидела на один ряд ближе к доске, изолированная от своих клевреток по способностям, и все сорок пять минут то взбивала волосы в высокий конский хвост, то снова распускала.

Август подтолкнул тетрадку ближе к себе и написал: «Когда Сидни надо что-то сосчитать, она складывает пляшущих человечков из мультика».

Сесилия засмеялась и написала в своей тетрадке: «У нее в телефоне вместо цифр одни смайлики».

Их учителю математики, господину Дэвидсону, двадцать два года. Все же кто-то относится к математике всерьез – они спросили его об этом в первый же день. Учитель-мужчина – всегда повод для легкой радости, по крайней мере родители с пониманием кивают, но только не родители Сесилии. Они никогда не спрашивали о том, кто ее учит, по какому предмету, вообще не брали в голову, что она каждый день общается со взрослыми людьми, кто эти люди, даже не заморачивались. Катрин точно запала бы на господина Дэвидсона. Высокий, поджарый, с усами, наверняка попавшими на его лицо не случайно. Брюки цвета супа из моллюсков, модные кроссовки.