Сергей Авилов - В.Н.Л. (Вера. Надежда. Любовь)

– Сгорел? – наша беседа проходила так, что я ограничивался одними вопросами, хотя про Дом писателя я прочёл в нескольких книгах известных ленинградских писателей. Сам же Дом, мне казалось, должен был исчезнуть вместе с Ленинградом. Более того – я был уверен, что так оно и было.

– Да подожгли его наверняка. Там земля золотая…

– Где там? – я устал задавать вопросы.

– На Шпалерной… Это возле Смольного. Знаешь?

– Ну! – с облегчением ответил я.

– Ну вот. Сгорел, писатели без Дома остались…

– А зачем им Дом? – наивно спросил я, хотя честно не понимал – зачем? Вряд ли писательство зависит от того, есть ли у них, писателей, свой Дом.

– Ну как! – неожиданно возмутился Артём, появившись наконец с книгой. – Ты думаешь, они от большой души и горячего сердца пишут? Да, и от этого тоже… Но! Много ты не жравши напишешь?

– Да при чём тут… – попытался возразить я, зная, что попытка ознаменуется провалом.

– Одну! – перебил он тоном, не терпящим возражений. – Первую книжицу! Это если повезёт, конечно. От большой души и оч-чень горячего сердца. А дальше? А дальше ты поймёшь, что с этой книжкой ничего не изменилось. Мир не стал лучше! Тебя не стали узнавать на улицах и просить автографы… И над второй ты будешь скрипеть, не понимая, что тут не так… Ха! – он скривился в ухмылке. – Деньги, писатель Сергей, – это эквивалент затраченных усилий! Запомни: работать бесплатно – безнравственно! А что ты один сделаешь? А ничего! Писателям тоже нужна организация. Премии, льготы… то, сё… Не только дармовое бухло. Кстати, дармовое бухло туда же… Вот тебе, изучай! – прервался он и протянул мне сероватую толстую книгу.

Для приличия я открыл книгу наугад. Полистал. Новенькие страницы вкусно похрустывали. Книга была девственной.

– Ты что, её и не читал? – мимоходом поинтересовался я.

– Начал, – с презрением отозвался он, снова закуривая.

– Видишь ли, я не готов читать всё, что попадается под руку. Вот ты, писатель, Белого читал?

– Что-то начинал… – пробормотал я. Из остаточных знаний о Белом сохранилось только название – «Серебряный голубь»…

– А ты возьми «Петербург»! И поймёшь, что тратить время на Югина не стоит, писатель Сергей… Не стоит. Хотя – дело вкуса, – подвёл он итог так, будто Югин – личное дело каждого. Личное – но безвкусное.

– Ладно, – говорю, – пошёл изучать. Оле привет, – как можно мимоходнее кинул я.

– Интересные вы люди, – пробормотал вдруг Птицын. Пробормотал негромко, почти как для себя, хотя услышать его я всё-таки был должен. Я поднял на него глаза.

– Да я говорю, интересно как-то… Ты бы хоть спросил, писатель, что там Ольга репетирует. Это же по твоей части. А вы все как-то только собой интересуетесь…

– Я постеснялся, – честно ответил я. Если Ольга говорила о том, что самое сложное в работе – учить текст, то в моем случае самым сложным было – скрыть подтекст. Хотя губы я, кажется, облизал.

– Ну-ну… – с видимым удовольствием потянул он, выдерживая неудобную паузу. Потом снизошёл:

– Потом как-нибудь сходим, писатель. У тебя сейчас другие дела.

– Спасибо, – отдал я, прощаясь. Я был благодарен Птицыну, и я его понимал. Может быть, не полностью, может, местами ошибочно, но я понял его жажду сближения. Ему нужен был младший товарищ. Может, для подтверждения своего превосходства. Для пространных бесед, где я не перебивал бы его своими доводами. И Ольга для него была подтверждением его, Артёма, состоятельности. И я мог стать тем, перед кем Ольгой можно было щегольнуть, не допуская даже и мысли о соперничестве. Не допуская этой мысли просто потому, что Артём был старше и мудрее меня, если вообще мудрость зависит от возраста. Я же удачно прикидывался провинциальным простачком, я всё больше молчал просто потому, что не заработал право говорить так весомо и правильно, как говорит Птицын.

Югина я начал читать ещё в метро. Его моложавое розовое лицо, украшенное аккуратно стриженной бородкой, красующееся на задней обложке, не говорило о его владельце ничего. Это лицо мог иметь как какой-нибудь академик, ведущий здоровый образ жизни, так и карточный шулер, раздевающий вас на длинном перегоне между двумя городами. И, кстати, поминутно при этом извиняющийся.

Незаметно для себя я перешёл к тексту и, прочтя несколько страниц, поймал себя на том, что читаю невнимательно. Завязка повести больше напоминала экскурсию. Автор знакомил меня с Инженерным замком, прозрачно и часто намекая на то, что в залах замка по задумке автора поселятся призраки и привидения. К пятой или шестой странице так и случилось, а привидения оказались кровожадными и не изысканными. Более того – с претензией на дурновкусие. Уборщица тётя Маша (!!!) была найдена мёртвой… Выбирая из двух имён, типичных для уборщиц, набивших оскомину имён – тётя Маша и Клавдия Петровна, – Югин выбрал тётю Машу. Решив, очевидно, что Клавдиями Петровнами зовут иногда также сельских учительниц… Тётя Маша, в общем, была беспроигрышна, тогда как само произведение, с которым я знакомился по мере прочтения, скорее безвыигрышно. Дутые, формальные герои – молодой милиционер Павел, пользующий по вечерам слабое пиво, и проститутка Наташа, непонятно как очутившаяся в Инженерном замке и являющаяся свидетелем преступления.