Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

В середине июня я отправилась на встречу с профессором в Центральный парк. В его людную часть. Где туристы берут в аренду велосипеды с корзинами, позируют, выгибая спину, на мосту, покупают жареный арахис в сахаре и катаются по асфальтированным дорогам на каретах. Где всё цветёт и стрекочут цикады.

И хотя я никогда прежде не видела профессора, я узнала его по улыбке и пронзительному ясному взгляду. Лет шестьдесят, двухметровый, розовая рубашка, капельку неуклюжий. Мы помахали друг другу издалека.

Он держал папку, из которой в миг, когда он протянул мне руку, высыпались бумаги. На листах — сотни признаний. Так могла бы выглядеть папка Бога, принимающего людские молитвы, но это были документы профессора счастья. Ему писали студенты и педагоги университета: кто с какой проблемой пришёл на курс.

Его курс представлял собой не теорию, а умственные лечебные процедуры, помогающие сбалансировать бешеное напряжение, в которое погружается американский человек начиная приблизительно со старшей школы. Это был курс антистресса для успешных. Для тех, кто завоёвывает мир, где нельзя расклеиться, иначе тебя быстро заменят кем-то более прытким и менее токсичным.

Доктор Лернер рассказывал, что негативные состояния психики уже более-менее изучили. А радостные состояния — покой, гармонию, удовлетворение, наслаждение — исследовали пока плохо. Собственно, знания о том, как ведёт себя психика, когда ей хорошо, и превратились в его предмет «Счастье».

После интервью с голубоглазым профессором, который напомнил мне папу, тоже профессора, оставшегося в Москве, я шла по Центральному парку. Для меня, выросшей в России и привыкшей к мысли, что все счастливые семьи похожи друг на друга и одна только проблематичность — корень индивидуальности, мир немножко подвинулся в ту пятницу.

Быть может, мне передался драйв профессора, искры его этих странных голубых глаз. Он как будто прикасался к тем же тайным смыслам, что люблю и коллекционирую я, под намеренным знаком «плюс». Счастье и было в этой теореме настоящей загадкой и корнем бытия. Это его предлагалось изучать и разбирать на психотерапиях. Потому что к нему сложно подступиться, его страшно себе разрешить, с ним неясно, на какой жизненный опыт опираться, конструируя радость.

И да, с момента переезда в Нью-Йорк я сама себя представляла немного чокнутым профессором, изучающим мажор не менее дотошно, чем всю жизнь до того — минор.

Я не могла не спросить у мистера Лернера, как именно он помогает вернуть людям простую детскую радость жизни вместо тревог.

«Дневник благодарности — каждый вечер фиксировать, за что признательна этому дню. Регулярный, глубокий сон. Медитации, йога и прочие занятия, замедляющие сознание. Чтение бумажных книг, рисование, вязание, игра на гитаре и фортепиано, цифровой детокс. Общение с друзьями. Но главное, — улыбнулся он напоследок, — позволять душе пускаться в пляс».

Тем вечером мы с моим любимым Д. отправились на концерт под открытым небом в Проспект-парк — это такая бруклинская вариация Центрального. Был душный летний вечер, со светлячками в воздухе, туристов в этой части Нью-Йорка уже почти не было, и сотни горожан разложили одеяла на траве. Мы все слушали малийский дуэт «Амаду и Мариам», сказочный афропоп, многие двигались в такт, было так хорошо, так по-домашнему.

А когда шоу закончилось, софиты погасли и возбуждённые, разгорячённые люди стали расходиться, стихийное продолжение вечеринки случилось прямо у выхода из парка, под фонарём. Ньюйоркерам тем пятничным вечером было классно, они не хотели отпускать своё счастье. Играл всего лишь один раздевшийся по пояс саксофонист, но люди танцевали под его простые мелодии так, как будто это был разгар многочасового рейва.

Каково же было моё удивление, когда среди офигенных раскованных тусовщиков я увидела доктора Лернера в глупой майке со смайликом. Седого, вспотевшего, всклокоченного, двухметрового и определённо позволившего душе пуститься в пляс. Он колдовал наедине с собой, как чудаки на рассвете в клубах. Потешный, самозабвенный. Голубые глаза то закрывались от удовольствия, то искрились себе в темноте. Я постеснялась с ним заговорить, но танец профессора счастья так и стоит перед глазами.

Я сколько ни пишу, словосочетание «быть счастливой» всё равно раздражает. Клише. А как ещё сказать? Удовлетворение, гармония, цельность. Для меня секрет — в слове «спокойствие».