Хэзер Уэббер - К югу от платана [litres]

Пока нам известно было только то, что вскоре после родов у Кибби началось воспаление. Лечиться она вовремя не начала, и вскоре инфекция распространилась на весь организм, вызвав то, что доктора в отделении неотложной помощи назвали «тяжелый сепсис». Слава богу, до худшего – септического шока – не дошло. Но стабилизировать давление врачам не удавалось, а значит, это могло произойти в любую минуту. После того как нам все это сообщили, я начала было гуглить информацию, но, наткнувшись на «вероятность летального исхода», сразу убрала телефон. Цифры были пугающими.

К горлу подкатила тошнота. Я смотрела в окно, на выступавшую вперед плоскую крышу нижнего этажа, а здание, в котором располагалась больница, тем временем взахлеб рассказывало мне обо всем, что видело и слышало за свою жизнь. Словно одинокий старик, подсевший на уши официантке в закусочной.

Усилием воли я выключила звук. В любой другой день я бы с радостью послушала его рассказы. Но не сегодня. И уж точно не раньше, чем стены прекратят нашептывать мне всякие ужасы и вспомнят истории о чудесных исцелениях.

Потому что Кибби оно было очень нужно.

Я покрутила головой, разминая шею, а затем добрых пять минут собирала с рубашки шерстинки, чтобы у мамы не начался приступ аллергии. Она и без того ни разу не взглянула на меня с тех пор, как приехала. Можно подумать, происхождение Флоры было еще одной тайной, которой я с ней не поделилась.

Оставалось только догадываться, что она скажет, узнав, где я оставила Хэйзи. Проводив машину «Скорой помощи» и позвонив родителям, я вдруг поняла, что не смогу взять Хэйзи с собой в больницу. Оставлять ее дома одну тоже не хотелось – еще подумает, что ее снова бросили. Поэтому я сделала единственное, что пришло мне в голову, – отвезла ее Блу. Я и постучать не успела, как она уже открыла, обняла меня и пообещала, что будет присматривать за Хэйзи столько, сколько потребуется.

Дверь зала ожидания распахнулась, вошла администратор отделения интенсивной терапии, и я поспешно отвернулась от окна.

– Родственники Кимберли Гастингс?

Мама соскочила с кресла, словно с трамплина. Папа же поднимался медленно, тяжело, будто тревога придавливала его к земле. Я тоже подошла поближе, взяла папу за руку, а затем все мы выжидательно уставились на вошедшую, опасаясь худшего. Но надеясь на лучшее.

– Теперь к ней можно. Пожалуйста, идите за мной.

По дороге администратор рассказала нам, как получить временный пропуск, когда в больнице тихий час, а когда пациентов можно навещать. Объяснила правила – никаких телефонов, резких запахов, цветов и гостинцев. И напомнила, что перед посещением и сразу после нужно непременно мыть руки. Мы показали ей документы, получили временные пропуска, прошли через двойные двери в отделение и направились к палате номер четыре. Мамины каблучки негромко цокали по полу.

В коридоре пахло болезнью, антисептиком и строгостью. Где-то жужжали медицинские приборы, звенели голоса сестер, за стенкой играла веселая джазовая мелодия.

Музыка немного подняла мне настроение, напомнив, что больница – это все-таки царство жизни, а не смерти, пускай некоторые пациенты сейчас и стоят на ее пороге. Все, лежавшие в этих палатах, жили, любили, заводили семьи, работали, увлекались чем-то. Пускай и тяжелобольные, но это были люди , а не только пациенты. В стенах отделения интенсивной терапии жила надежда. И оптимизм. И я намерена была держаться за них покрепче.

Перед входом в каждую палату находился столик с компьютером, раковина и окошко, через которое можно было наблюдать за больным. Мы подошли к палате номер четыре, и у двери нас приветливо встретила медсестра по имени Доминик. Она сказала, что будет ухаживать за Кибби до конца своей смены – то есть до девяти тридцати. Пока мы мыли руки, Доминик объяснила нам все про мониторы, аппараты и капельницы.

– Антибиотики помогают? – пронзительным голосом спросила мама, вытирая руки.

– Это станет понятно в ближайшие несколько часов, – ответила Доминик.

– Чего нам ждать? – Папа хотел было запустить только что вымытую руку в волосы, но вовремя спохватился. – К чему готовиться? Насколько тяжелое у нее состояние? Сколько она тут пробудет? Есть ли вероятность, что она… умрет?

Ясно было, что все эти вопросы зрели у него уже несколько часов и вот теперь потоком хлынули наружу. Я, затаив дыхание, ждала ответа медсестры.

Доминик смотрела на папу, и в ее темных глубоких глазах плескалось сочувствие.