Андрей Шляхов - Ошибка доктора Данилова

Данилов вспомнил, что заведующий приемным отделением Антонян рассказывал Елене о намерении зама по АИР поставить Сапрошина на заведование. При таком раскладе, заведующий отделением не станет заступаться за своего конкурента. Хаять особо тоже не станет, потому что его сразу спросят, почему своевременно не были приняты меры, вот и остается «бекать-мекать», как выразилась адвокат. Хорошее, кстати говоря, выражение, надо бы запомнить.

— А как вы считаете, не лучше ли было для Сапрошина, чтобы его дело рассматривали присяжные? — спросил Данилов.

— Двести девяносто третья статья не входит в сферу действия присяжных заседателей, — ответила адвокат. — В тридцатой статье процессуального кодекса подробно расписано кому что положено судить. Присяжные рассматривают обвинения по тяжелым статьям с большими сроками, а халатность — это не тяжелое преступление. Вот если бы Сапрошина обвинили в убийстве, кстати говоря, вероятность этого нельзя было исключить, тогда бы он мог попросить, чтобы его дело рассматривали присяжные. Сто пятая статья у них самая частая.

— В убийстве? — удивился Данилов. — Но как? Такое обвинение, насколько я понимаю, предполагает умысел, которого у Сапрошина не было и быть не могло.

— Раевский мог пойти чуть дальше и представить дело так, будто анестезиолог намеренно убил пациента, для того чтобы подставить хирурга, к которому он испытывал личную неприязнь, — объяснила Инна Ильинична. — А что? Насколько я понимаю, он вполне на это способен. В Екатеринбурге, к слову будь сказано, пару лет назад слушалось похожее дело. Только там пациент умер на столе от острой сердечно-сосудистой недостаточности, наступившей в результате действий анестезиолога. Анестезиологу дали десять лет при нижней планке в восемь.

— В принципе, изобразить такое возможно, — начал размышлять вслух Данилов. — Подбирается один «свидетель», который якобы слышал, как Сапрошин угрожал Раевскому…

— Я твою репутацию уничтожу! — подхватила адвокат. — Я докажу, что ты не хирург, а мясник! А другой «свидетель», — она изобразила пальцами кавычки, — якобы слышал, как Сапрошин в пьяном виде грозился угробить тех, кого оперировал Раевский…

— Но не придал угрозе значения, поскольку счел ее пьяным трепом, — закончил Данилов.

— Так что Сапрошину еще повезло, — констатировала Инна Ильинична. — Впрочем, это как сказать… Для него что пять лет, что десять — одинаково плохо. Это же целая вечность, особенно для человека, не имеющего соответствующего опыта… Ладно, не будем настраиваться на худшее! Я не исключаю возможности назначения условного наказания.

— Но ведь, насколько я понимаю, для этого нужно признать вину и раскаяться, — заметил Данилов.

— Это можно сделать в последнем слове, — парировала адвокат. — Опять же, есть у меня одна заготовочка, только не спрашивайте какая, все равно не скажу. У вас все?

— Почти, — Данилов подумал о том, что зря, наверное, он затеял эту встречу, только время у занятого человека попусту отнял. — Меня удивляет, что такой востребованный аппарат, как аппарат искусственного кровообращения, так долго ждал отправки в ремонт.

— Следователь спрашивала об этом заместителя главного врача по технике. Его фамилия… — Инна Ильиничнана мгновение призадумалась, — Цыплаков… Нет — Цыплящук. Он сказал, что неисправный аппарат заменили запасным, да в суете трудовых будней забыли сразу же оформить его для отправки в ремонт. Короче говоря — обычный наш бардак и никакого злого умысла. Следователя, надо сказать, подобное объяснение полностью удовлетворило. Да и с какой стати ей вообще землю рыть? Неисправность задокументирована, аппарат отремонтировали, больница оплатила счет, выставленный ремонтной организацией… У меня лично нет сомнений в том, что аппарат был неисправен.

— Но нет доказательств того, что он был неисправен двадцать девятого марта во время установки протеза Хоржику, — возразил Данилов.

— Воздух в кровеносные сосуды попал? — прищурилась Инна Ильинична. — Попал. Поломка аппарата допускала такое осложнение? Допускала. Одно с другим прекрасно увязывается. А неисправность аппарата, если верить заведующему операционным блоком Гусятникову, была обнаружена утром тридцатого марта им и старшей медсестрой блока… ее фамилию я забыла…

— И при этом никто из врачей реанимационного отделения, в котором после операции находился Хоржик, не увязал одно с другим? То есть не объяснил состояние пациента воздушной эмболией мозговых сосудов? — Данилов многозначительно усмехнулся. — Не могу в это поверить! При жизни пациента эмболия фигурировала только в качестве предположения, хотя при таком раскладе ее нужно было выдвинуть на первый план. Можно, конечно, допустить, что отделенческие врачи, наблюдавшие Хоржика не знали о выявленной поломке «насоса», но это уже из области фантастики.