Кон Джиён - Суровое испытание

Чхве Сухи, медленно двигая губами, будто жуя жвачку, не спеша проглядела документ. Затем, словно в молитве, прикрыла глаза и после некоторого раздумья обратилась к пастору:

— Пастор! Будучи матерью дочери, я не могу не разделять всеобщего негодования и противиться вынесению обвинительного приговора людям, творившим злодеяния. Однако здесь я нахожусь не в качестве родительницы, a прежде всего в качестве государственного чиновника. Иначе говоря, осуществить все это сложно. Для начала, если лишить «Чаэ» мандата на образование, то куда денутся те семьдесят воспитанников, которые в настоящее время находятся под опекой интерната? К тому же, как я и объясняла раньше, юридическое лицо, осуществляющее социальный патронаж, находится не в нашем ведении, а в ведении отдела соцзащиты мэрии Муджина. Что касается создания муниципальной спецшколы, то осуществить это не представляется возможным по причине недостаточного финансирования.

Со Юджин накренилась всем телом, намереваясь что-то возразить, но пастор ее попридержал.

— Да, я понимаю, что вам как чиновнику это видится сложным. Однако если наша рабочая группа, город Муджин и отдел образования объединят усилия, то разве не найдется какого-либо решения в этом деле? Ведь всё в наших руках! И мы пришли к вам именно затем, чтобы каким-либо образом попробовать урегулировать этот вопрос.

Чхве Сухи улыбнулась краешком губ:

— Совершенно верно, это вы хорошо сказали. В последнее время наши чиновники из отдела образования каждый божий день совещаются и ломают голову, как решить проблему интерната «Чаэ». Мне тоже ночами не спится. Вы же знаете меня, пастор. Как я чутко реагирую на все…

На последних словах она, прикрыв рот рукой, засмеялась, и пастор добродушно рассмеялся ей вслед.

— Вы можете со спокойной душой доверить это нам. Контроль за юридическим лицом «Чаэ» осуществляет муджинская мэрия, так что вам следует обратиться к ним. А я же со своей стороны буду усиленно молиться, пастор.

Говоря это, Чхве Сухи сложила ладони вместе, словно умоляя поскорее оставить ее в покое.

— Пастор! Неужели вас это не возмущает? — спpосила Со Юджин, когда они вышли из отдела образования. Сомнения терзали ее — она была не в силах понять, почему пастор не прижал к стенке секретаря Чхве Сухи.

Он же опять просто улыбнулся. И морщинки вокруг его глаз проступили еще сильнее в лучах осеннего солнца. Но улыбались только губы, а в глазах стояла печаль, отчего он выглядел постаревшим и угрюмым.

— Я надеялся, что после установления демократии больше не буду заниматься подобными вещами. Меня не столько не злость разбирает, а, как бы поточнее выразиться… Закрадывается мысль, что дело не в политической системе. Эта стена неприступна, незыблема. Приди Иисус на эту землю еще раз, и его, скорей всего, снова пригвоздят к кресту. Эти же люди с именем Христа на устах снова его распнут.

Готовая взорваться Со Юджин после этой неожиданной тирады умолкла.

— Выйдет решение суда — и тогда начнут шевелиться. Когда их объявят виновными, и эта секретарь Чхве, и ей подобные больше не смогут отнекиваться да увиливать.

Издалека донеслись возгласы. Сегодня преподаватели собирались перед отделом образования провести пресс-конференцию, и, судя по всему, она уже началась. Прибыли представители СМИ с диктофонами и камерами. В воздухе реял транспарант с надписью: «Не дети, а мы были по-настоящему глухи, раз не смогли услышать их криков о помощи!» Все учителя как один были в черных костюмах. Их было тринадцать вместе с уволенным куратором Сон Хасопом. На трибуну поднялся Кан Инхо и зачитал декларацию. Рядом с ним стоял сурдопереводчик.

— Вот у них, пастор, все в порядке со здравым смыслом! — повернулась Со Юджин к пастору.

И лишь теперь оба негромко рассмеялись.

— Мы, преподаватели интерната «Чаэ», сегодня собрались здесь, чтобы принести свои извинения нашим любимым ученикам, уважаемым родителям и жителям Муджина. Пока наших детей, ранимых и хрупких, словно распускающиеся бутоны цветов, изо дня в день втаптывали в грязь подонки, у нас не было ушей, способных услышать это. Когда эти нелюди выколачивали с нас взятки за право работать в интернате, когда предъявляли унизительные требования откопировать порнодиски, у нас не было ртов, чтобы сказать «Нет!». Инвалиды не наши дети, а мы сами! И пока мы, учителя, затыкали уши и запечатывали рты, наши глухонемые ученики, не имея возможности слышать и говорить, систематически терпели издевательства и подвергались сексуальному насилию, вплоть до того, что в этом семестре двое из них лишились жизни. Каждый раз, когда выяснялись новые вопиющие факты этого дела, муки совести терзали нас все сильней и не давали нам спать по ночам. И наконец мы как преподаватели — нет, прежде всего просто как взрослые — решили прислушаться к голосу совести, чтобы впредь никогда не краснеть за себя. И потому мы от всей души хотим принести свои искренние извинения нашим воспитанникам и их родителям за все произошедшее.