Кон Джиён - Суровое испытание

Знаете, сегодня, когда Юри уже спала на соседней кровати, я никак не могла заснуть. Из приоткрытого окна сквозило. Я встала закрыть его и увидела, как вдалеке в лунном свете тускло поблескивают заросли тростника. Под легким ветром он слегка покачивался. Мне припомнилось, что в далеком детстве я могла слышать шум ветра. Воспоминания о звуке. Такие далекие и смутные, что уже не и уверена, правда ли это было. Может, поэтому мне вдруг захотелось рассказать вам, как все случилось. Про то, как я перестала слышать.

Я училась тогда в первом классе начальной школы и как-то раз очень сильно заболела. Всю ночь промучилась. Мама с папой уехали к родне в большой дом провести обряд чеса [8] Традиционная церемония поминовения умерших предков. — Прим. ред. , а за мной осталась присматривать соседская бабушка. Она с вечера напилась макколи [9] Традииионнй корейский алкогольный напиток. — Прим. ред. и, сколько я ни плакала и ни звала ее, ни в какую не просыпалась. На рассвете вернулась мама и сделала мне на лоб холодный компресс, и я наконец смогла заснуть. Утром же, когда проснулась, в доме почему-то было очень тихо. Мне стало как-то не по себе… трудно передать это ощущение. Будто я оказалось глубоко под водой… Жар еще не спал, от слабости я даже не могла разлепить глаза и решила, что долго проспала, поэтому все домашние уже ушли. По-прежнежу с закрытыми глазами, я крикнула маму. Но мажа не откликнулась. Я так рассердилась, что сумела вскочить с постели и изо всех сил завопила: «Мама!» И в тот же миг увидала, что домочадцы сидят прямо подле моей кровати за круглым столиком и от моего крика замерли с ложками в руках. От удивления их глаза округлились.

Оказывается, родные уложили хворую женя на теплый пол поближе к печи, а сами возле моей постели сели поесть. Они что-то говорили — так мне показалось. Их рты, как у рыб, беззвучно открывались. Я тогда была мала, но сердце у женя упало. Я почувствовала, что случилось что-то очень плохое.

Мне хотелось, чтобы все оказалось сном. И я снова юркнула в постель. Стоило повернуться к родным спиной, как возникло чувство, что в доме никого и я осталась совсем одна. Испугавшись, я открыла глаза и обернулась: родня была на месте. Мама начала трясти меня, и при этом она что-то говорила — кажется, предлагала мне поесть. Я не могла смотреть на нее. Ее губы без остановки двигались, не издавая ни звука. Мне стало страшно, что мама обо всем догадается. Я натянула на себя одеяло и сделала вид, что просто капризничаю.

Мы обошли множество больниц, я пила все нужные лекарства, но время было упущено. Еще до школы я умела писать и читать. И хорошо пела — все хвалили меня… А теперь я ничего не могла. Знаете, с той поры я словно попала в подводное царство, где все вокруг лишь беззвучно двигают губами, словно караси. Меня будто отрезали от всего мира. Каждый раз, когда на сцену поднимались ребята, что, я знала, пели гораздо хуже меня, мое сердце рвалось на части.

Однажды я перестала есть, и отказалась ходить в школу, и лишь все время плакала. Мне было совсем мало лет, но хотелось умереть. Мама взялась меня уговаривать, записывая слова на бумаге: «Немного потерпи: вот повзрослеешь — и слух вернется! Поэтому нужно хорошо кушать, чтобы поскорей стать большой. Я поверила. А чтобы скорей вырасти, я ела за троих! Месяц прошел, два, год, а за ним и второй, но я по-прежнему не могла слышать. И все же я ждала. Но и через три, и через четыре года слух не вернулся. Однажды я не выдержала, раскидала вещи в своей комнате и крикнула маме: Почему? Почему я уже так выросла, стала такая большая, а ничего не слышу?» Мама же крепко прижала к себе, и умоляла простить ее, и все плакала. Она даже не уворачивалась от тетрадок и книг, которые я швыряла куда ни попадя… Ужасно, не правда ли? Как же у мамы разрывалось сердце…

Но знаете, в последнее время я очень счастлива. Еще бы ужин в общежитии давали повкуснее, а в остальном все хорошо. Жизнь в интернате налаживается. Лица ребят светлеют на глазах. Даже Юри по ночам спит хорошо. Раньше я часто не высыпалась, потому что боялось, что куратор Пак Бохён заявится среди ночи и уведет Юри. Как-то раз перед сном я даже связала наши руки шнурком, чтобы проснуться, если ночью он придет за ней и силком потащит за собой. Однако, проснувшись утром, увидела, что шнурок перерезан ножницами. После этого мы вообще перестали говорить об этот. Мы жаловались нескольким учителям, но они не обращали внимания и лишь ругались на нас. Так все продолжалось до смерти младшего брата Минсу и до вашего приезда.