Василий Ворон - Две столицы России. Сборник эссе и рассказов

Двустоличие России неслучайно и полезно. Нет средоточия всего в одном месте. Есть правильное распределение. Богу богово – в Питере. И кесарю кесарево – в Москве. И никому не обидно. И хорошо, что пульсирует между двумя столицами Красная Стрела и другие поезда, будто токи крови между двумя полусердиями. Сокольники и Петроградская сторона, пышечная на Большой конюшенной и трактир на Пятницкой, парадное и подъезд, и, конечно же, шаверма и шаурма.

Ну, теперь понятно, отчего у двуглавого орла именно две головы? Санкт-Петербург гордо смотрит в прорубленное в Европу окно, Москва задумчиво обращена на восток.

Как и положено.

рассказ

Митю в поселке уважали. Потому и проводить пришли все, кто знал и не мог не прийти. Народу было много, цветами уложили весь земляной холм так, что даже креста было не видно.

Марковна держалась, глаза были у нее сухими. Соседки, правда, восприняли это с недоумением, ей даже показалось, будто бы они её за это осуждали. Марковна и сама удивлялась – как же так? Жили они с Митей хорошо, душа в душу жили и на́ тебе. Сама не понимала, почему нет слёз.

Заплакала она лишь вечером после поминок, когда осталась в доме одна. Ведь как помер Митя, заботы были: то в морг, то на кладбище. То поминальный стол организовать. Дочь Лиза, конечно, приехала, помогала, но всё равно ведь хлопоты. А тут кончились поминки, убрали они всё с Лизой. Дочь и уехала – к работе да семье, жизнь-то дальше идёт. Вернулась в дом Марковна. В доме никого, даже пса Лягая не было – он остался на могиле хозяина. Села она на табурет в кухне, а напротив, там, где было место Мити – пустота. Тут и слёзы потекли.

На следующий день Марковна снова пошла на кладбище, которое было совсем недалеко: цветы поправить, то, сё. Лягай лежал на притоптанной земле, положив мохнатую башку на лапы. На Марковну даже не взглянул. Вообще говоря, Марковна собак никогда не жаловала. Да и кошек, к слову, тоже. Это Митя был вечным собачником и Лягай был уже пятым его псом. Он его и кормил, и выгуливал и даже лечил, когда, например, тот же Лягай поранил лапу на прогулке. Марковна даже ворчала на своего Митю, ревновала.

Прибрав на могиле, Марковна собралась домой. Лягай лежал в той же позе. Она подошла к нему и с укором сказала:

– Ты что же это, так и будешь тут лежать?

Пёс никак не отреагировал. Марковна хотела было прикрикнуть на него, но передумала и ушла домой одна.

На следующий день взяла с собой на кладбище кусок куры, что осталась еще с поминок, для Лягая. Вдруг поест?

Лягай угощение будто не заметил. Марковна даже рассердилась.

– Ишь ты, какой верный! Мне, может, тоже здесь с тобой остаться?

Лягай домой так и не вернулся. И две недели спустя издох. Марковна пошла к соседу по их дому, Павлу. Хороший мужик, не пьющий, семейный. С Митей они приятельствовали, на рыбалку хаживали вместе.

– Паша, помоги Лягая схоронить.

– Помер, никак? – Паша покачал головой. – Вот ведь животина, так и ушёл за хозяином…

Ночью Марковна проснулась – в доме будто ходил Митя. Она спросонья пробормотала:

– Чего ходишь? За день не находился, что ли?

И тут же вскочила. В доме было пусто. Марковна заплакала и так и не смогла заснуть до утренней зари.

На сороковины тоже было много народу. Марковна поделилась с дочкой ночным случаем. Та покивала головой:

– А как же, мама? Считается, что душа все сорок дней на земле, прощается со всеми. Мне вот, тоже, папа снился два раза.

Обсудили это. Пожалели Лягая, подивились собачьей преданности. Помянули и разошлись.

На следующий день Марковна опять ходила на кладбище – так ей казалось легче. Поправила венки, прибрала увядшие цветы, отерла портрет от пыли.

Пошла назад.

От кладбища вела дорога, проходящая через весь поселок, но Марковна ходила тропинкой – так было короче. Тропинка бежала сквозь заброшенный МТС, поодаль от остовов красного кирпича, заросших кустами и рябинами. Марковна миновала развалины и услышала, будто кто-то тихонько плачет. Осмотрелась кругом. Никого. Прислушалась. Плакали будто бы от кустов дикого малинника. Марковна опасливо подошла, прислушалась. Раздвинула цепкие ветки. В траве ползал мохнатый щенок. Он пищал, будто плакал, зовя мать.

– Как это? – спросила сама себя Марковна и огляделась, ожидая увидеть суку, но вокруг никого не было, только каркала невдалеке ворона. Марковна пожала плечами да и пошла своей дорогой. Она шла, рассеянно слушая жалкий писк щенка, и неожиданно представила себе, что бы сказал на это Митя. Щенка он, конечно, непременно подобрал бы – как же такому собачнику было пройти мимо? Но она шла именно мимо и тут же представила лицо своего Мити. Да так ясно, что аж остановилась. И будто бы сказал ей Митя так: «Что ж ты, мать, неужто этакое дитя оставишь, мимо пройдешь?» И смотрит с хитрым прищуром, будто на самом деле всё это, а не в воображении Марковны. Она даже сказала, будто отвечая ему: