Воскресенье, 29-е.
— У всех этих стендов траву давай — прямо руками.
— Давай-давай — поиграем в сумасшедший дом!
— Луганский! Ты что, нюх потерял, что ли? Давай работай!
— Я не понял — всю траву вырывать, что ли, или только длинную?
— Ну, вырвем длинную, но оставшуюся тоже придется. Там ведь тоже своя длинная будет. Ну, вот таким образом всю и вырвем.
— Да, по принципу царской жандармерии: все до травиночки!
— Товарищ младший сержант, я не могу так работать, в такой атмосфере.
— Все, пиздец, вешайся, шланг. Вот та дорожка чтоб через десять минут готова была!
— Товарищ младший сержант, разрешите курить и рвать.
— Пизды дам! Ебт, штаб под носом! Офицеры! Лазгиев, я тебе пятак щас набью, курит здесь стоит, блядь! Ну-ка! Побыстрей шевелись! Иди сюда, бери лопату, подальше от асфальта.
— Во-о-ов, иди, поможешь!
— Быстрей! Люди уже там все закончили, а они еще тут мозги колупают!
— Володь, ну как настроение?
— Нормально. Топиться не хочу, во всяком случае.
30.06.80.
В мойке:
— А кто у вас на рюмках едает? Начальство?
— Неужели ж мы!
Опять работаем на заводе. Делаем все что ни попадя — вот сейчас пообедали солдатушки.
Я за повара и уборщика. Оборотная сторона жизни заводской столовой. Две подружки. Милая, стройная девушка с косой, и лет пятидесяти любопытная бухгалтерша выспрашивает у «косы» подробности ее любовного увлечения. Сколько их — таких вот поживших, неукротимых женщин, поражающих жаждой неутолимой к познанию ближнего.
Девочка в синем платьице, дочка продавщицы в буфете при столовой, крутится, как в давние времена — подмастерье. Сколько ей? Лет десять — двенадцать. Сколько она всего понасмотрелась здесь, понаслушалась… Здоровенная маманя ее… Неужели и девчушка, такая тоненькая сейчас, быстрая, глазастая, такой же станет?!
А я люблю дождь.
Машина скрипит всеми своими железками, деревяшками и нашими костями. Водная пыль. Дорога — дождем натертое до блеска черное зеркало.
01.07.80.
Итак, с сегодняшнего дня официально началось наше обучение в школе.
Тьфу ты, строиться!
Утро 2-го, 5 ч. 40 м.
Сейчас пойду будить не успевших вечером подшиться.
Туман окутал казармы.
Птицы вовсю!
Вчера я заступил дежурным по батарее. За всю ночь удалось часок на матрасах, наваленных на улице, прикорнуть.
Ох-х! Как холодно, и сквозящее, что ли, зевается.
Метелочка уже где-то справа зашептала.
На два голоса — птицы: гаркают и свищут.
Телефон:
— Дневальный учебной батареи рядовой Смирнов слушает. Никак нет… Из штаба позвонили, сказали, что там арестанты (губа) и без нас уберут.
6 ч. 24 м.
Через шесть минут проору: «Ба-атарея, подъе-ем!»
— Никит, только ты давай почетче команду — металлическим голосом таким.
Ох уж вы мне эти металлические команды, сколько дней еще пораните, испоганите!
— А может, кто щас сон хо…
БАТАР-Р-РЕЯ, ПОДЪЕМ!
Поехало!..
Эх, мужички-«трусоносы», заспанные, чуть посоловевшие ото сна, какие-то домашние. Возвернул я вас в реальность армейскую, натягивайте штаны, портянки мотайте заспанными пальцами, зевайте во всю пасть, в сортирчик топочите, вялые, нежные даже какие-то, бедные ребятишки, сыны и защитники.
— Товарищ прапорщик, щас заправляться?
— Ни хера не заправляться! Баня сегодня! (Окурок в губах, в уголке самом, неизменный торчит.) Так, ну что, блядь, заделаем вот эту дырку. Завтра меня не будет, послезавтра побелим и начнем потихоньку начинать новую жизнь.
Руки в карманах аж до упору, смачный, цепкий огляд всей казармы. Хозяин! Батька!
Пойду покурю, холодка утреннего в грудь впущу.
Щелкают солдатики ремнями, на улицу выбираются, скукожились от свежести утренней.
— Первый р-р-р-аз туман встречаю здесь.
— И вправду! Бедолага туман в армию загремел.
— Забрили!
— Га-га-га-га-га!
— Смешно вы так спите. Смешней всех Сима спит. Такое ощущение, что он ползет по-пластунски всю ночь куда-то.
— Куда?
— Из армии съебывает!
— Га-га-га!
— Сегодня ночь так быстро прошла.
— А у меня все ночи быстро проходят. А день так долго длится, пиздец. Хоть бы наоборот.
— А ты плюнь на сапог или сморкнись, а потом растирай, знаешь как блестит!
— Ну как там с группой поиска-захвата шпионов олимпиадных?
— Дипломатических лиц надо захватывать так, чтобы они не успели паспорт показать, руки заломить, и все. Главное, чтоб не успели, а там пусть говорит: «Я — министр», хоть что…
Быстрый, юркий капитан Жарун — «свой мужик». Тараторка — слова, как из автомата. Солдат — «ребятами», со всеми на «ты», всегда за руку, один из наиболее «мирных» офицеров части, из тех, кому «все до фени».
Читать дальше