Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

При всем том хотелось им и развлечений. Мечтали они, очевидно, о мальчиках-однолетках. Но работа при штабе быстро рассеивала девичьи мечты. Дивизионное начальство — немолодые уже подполковники и майоры — приглашали девушек в свои кабинеты, угощали, спаивали и, пользуясь своим начальственным положением, принуждали к сожительству. После попоек и бессонных ночей связистки дремали у радиоаппаратов и телефонов, делали грубые ошибки в служебных телеграммах. А случалось, что некоторые из них просто исчезали из части на 2–3 суток, не появляясь на дежурство. Прямые командиры этих девушек — лейтенанты — хорошо знали, где пропадают их подчиненные, но ничего не могли сделать. Ведь за спиной каждой „нарушительницы” стояли большие чины: начальник связи дивизии, начальник штаба, начальник политотдела… Развращение шло полным ходом. Наиболее привлекательным барышням их покровители даже выхлопатывали медали. Обычно это была серебряная медаль „За боевые заслуги”, которую солдаты-мужчины язвительно именовали медалью „за половые услуги”.

Однажды, когда командир роты, старший лейтенант, в очередной раз в панике искал, кем бы заменить на дежурстве „исчезнувшую” девицу (за нарушение связи с боевыми самолетами ему грозил военный трибунал), он забежал ко мне в санчасть. Доктор, Христом Богом прошу, сходи в штаб, постучись к начальнику, попроси, чтобы отпустил нашу Любку, ей на дежурство выходить”. Я удивился, почему он просит именно меня. „Ты медик, человек сторонний, майор тебя постесняется. А мне он прямой начальник. Услышит, зачем я пришел, и без разговоров врежет пять суток…” Я отправился спасать Любку и мне действительно удалось ее выручить — начальник связи отпустил девушку. (Кстати сказать, два месяца спустя мне же пришлось выписывать ей документы об увольнении из армии по беременности.) Случай с Любкой натолкнул меня на оригинальную, хотя и рискованную идею.

Я пригласил четырех офицеров нашей роты к себе в санчасть и изложил им свой план создания… Чего бы вы думали? Тайного союза в защиту девушек-солдаток. Я уже не помню, как именно предлагал я назвать этот союз и что именно предполагалось защищать: то ли девственность, то ли женскую честь. Идея сводилась к тому, чтобы общими силами мешать старым бобрам из штаба дивизии растаскивать связисток, по кабинетам и совращать их. Я объяснил, что хотя некоторые девушки развратились настолько, что и сами готовы спать со „стариками”, большая часть из них идет на такое сожительство из страха перед начальством. Они будут рады, если мы поможем им вырваться из этой трясины. Я, как медик, готов давать девушкам фальшивые справки о болезни; другие лейтенанты должны начать строго взыскивать с „прогульщиц” и одновременно бороться со штабниками.

„Бороться с прямым начальством? Создавать тайное общество в действующей армии? Ты, доктор, видно, дурацких книжек начитался”, — мрачно резюмировал командир роты связи. А его заместитель, лейтенант, выразился еще более энергично: „Пошли они все куда подальше и девки и их хахали из штаба. За срыв связи мне дадут в трибунале штрафной батальон, а за тайное общество (пусть хоть общество защиты младенцев) расстреляют на месте и судить не станут”.

Так, не получив общественной поддержки, закончила свое существование моя идея. И тем не менее, это странное общество какое-то время действовало. Мне удалось подбить к сотрудничеству лейтенанта Васю, доброго парня родом из глухой российской провинции. Васин телеграфный взвод особенно сильно страдал от штабников. И не раз ему самому приходилось целые ночи сидеть у телеграфного аппарата, заменяя то одну, то другую „выбывшую” девчонку. По моему наущению Вася два раза ходил выручать своих связисток, но потом махнул на все рукой: начальник связи дивизии обещал, если он не угомонится, разжаловать его в рядовые. Моя деятельность в том же направлении продолжалась несколько дольше и зафиксирована даже документально. Сохранилась тетрадь юношеских стихов, которую я вел на войне. Стихи скверные, но есть в той тетради нечто представляющее для меня исторический, так сказать, интерес. На последней странице тетради значится длинная колонка цифр: 2-3-5-2-1… Цифры означают число суток ареста, которые я получал всякий раз, как обращался к старшим офицерам по поводу наших девушек. На фронте офицеров на такие малые сроки не арестовывали, а вычитали деньги из очередного жалованья. Весной 1945 года я почти не получал зарплаты. Все уходило на штрафы за вмешательство в интимную жизнь господ советских штабных офицеров.