Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Есть, однако, еще одно препятствие, убийственное для межнациональных браков в СССР: разница культурных навыков. По этой причине, например, русские не смешиваются с небольшими народами Севера и Дальнего Востока. В низовьях реки Енисей, в районе города Туруханска, мне приходилось встречать эвенков (тунгусов). Это были малорослые, слабые, часто полупьяные и больные люди. У меня возникло ощущение, что передо мной вымирающее племя. Такого же мнения держатся и местные русские рыбаки, живущие с эвенками бок о бок десятками лет. Еще более грустное впечатление производят нивхи — маленький народ, обитающий на острове Сахалин. Конечно, главная беда оленеводов эвенков и охотников нивхов заключается в резком изменении традиционного образа жизни, питания, жилья. А также в повальном пьянстве мужчин, женщин и даже детей. Но народы эти обречены на вымирание также благодаря постоянному кровосмешению (инцесту). Браки за пределами собственного племени немыслимы, ибо гигиенический уровень эвенков и нивхов ниже всего того, что приемлемо для живущих вокруг русских рыбаков и охотников. У нивхов нет обычая купаться в бане и вообще где бы то ни было. Одежду они носят до тех пор, пока она не сваливается с плеч от ветхости. Из-за невозможности найти жену за пределами племени нивхи живут часто со своими сестрами и дочерями. (С дочерью, как с женой, живет и председатель нивхского колхоза, герой социалистического труда.) Из-за инцеста почти все дети нивхов рождаются с признаками вырождения. Среди них много умственно неполноценных, а также детей с резко пониженным зрением.

Вспоминается эпизод, когда в деревню нивхов Ноглики приехал секретарь местного райкома партии, русский. Он держал политическую речь, призывая своих слушателей поднимать выше знамя соревнования, выполнять какие-то планы. Нивхи в своих меховых одеждах сидели на грязном полу избы и молча курили. Вдруг очень толстая, крайне непривлекательная и дурно пахнущая женщина, также сидевшая перед докладчиком, вне всякой связи с содержанием его речи сказала: „Давай, секретарь, поженимся. Жить будем вместе. Детей родим”. Это было сказано безо всякого юмора и не вызвало у публики ни улыбки, ни удивления. Мужчины и женщины продолжали сидеть и дымить своими трубками, ожидая, что ответит русский начальник. Зато лицо секретаря райкома выразило в тот миг целую гамму чувств: и еле скрываемое отвращение, и испуг (а вдруг другие заметят), и стыд перед „товарищами из Москвы” (что они подумают о нем). Проглотив слюну и изобразив на лице дружелюбную улыбку, секретарь пообещал женщине обсудить вопрос о замужестве после доклада. Но женщина ответом не удовлетворилась. Нервируя партийного деятеля, она в течение всего доклада продолжала свои домогательства. При каждом ее вопросе секретаря передергивало. Он явно не мог скрыть, что перспектива оказаться в постели с такой дамой вызывает у него топшоту.

Несмотря на комизм эпизода, за ним угадывается трагедия вымирающего народа. Понимают ли сами нивхи, что именно с ними происходит? Едва ли. А русский врач, с которым я там же на Сахалине разговаривал об их судьбе, безнадежно махнул рукой. „Если бы наши мужики и парни согласились спать с их бабами, может быть, нивхи еще продержались бы несколько десятилетий. А так — конец. Мамонты. Скоро их не будет…”

Нивхи, этот опоздавший к столу цивилизации народ, не единственный народ, обреченный на гибель из-за инцеста и невозможности сексуально сойтись с другими народами. То же самое происходит с чукчами. „В 30 лет они уже глубокие старики и старухи, — рассказывает живший на Чукотке электрик Юрий М., 47 лет. — У чукчей, которые никогда не моются, тело покрыто толстым слоем сала и грязи. Хотя русских женщин вокруг нет, местные русские — директор оленеводческого совхоза и несколько его сотрудников крайне редко вступают в связь с чукчанками. Брезгуют. Лишь иногда, когда совсем припрет, трое русских парней берут молодую чукчанку в баню, кое-как отмывают ее и используют скопом. Чукчи на такое не сердятся, — комментирует Юрий М., — они народ добрый…”

На этом я и закончу затянувшийся рассказ про „наших” и „не наших”…

Что такое любовь? Неизменна ли она, или характер ее в исторической перспективе изменчив? Вечны ли ее законы, или законов этих и вовсе нет? Мы с удовольствием обсуждали эти вопросы в тот день в кругу коллег — московских писателей. Мы — это небольшая группа людей, хорошо знающих друг друга и доверяющих друг другу. Стояла средина жаркого лета, и мы, покинув душную столицу, собрались в загородном поселке, который известен как место жизни и упокоения поэта Бориса Пастернака, где скрывался одно время от властей Александр Солженицын и живет много других более или менее известных русских литераторов. Мы, те, кто собрался в тот день на даче, были далеко не молоды, но и не настолько стары, чтобы утратить интерес к любви. Мы прошли войну, а некоторые из нас уже успели побывать в тюрьмах и лагерях. Каждый издал несколько книг, а кое-кто нашел в себе мужество писать книги, не предназначенные для печати. Иными словами, мы были независимо мыслящими людьми, собравшимися, чтобы свободно говорить о том, что нас действительно интересовало.