Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

Когда мы вошли в столовую, Герман Вольц сказал:

– Оди, у меня для тебя плохие новости. Но есть и хорошие. Сначала плохие. Сегодня тебя назначили работать на поле к Бледсо.

Я посмотрел на Альберта и убедился, что так и есть. И правда плохая новость. Мне почти захотелось обратно в тихую комнату.

– И еще ты пропустил завтрак. Но это ты и так знаешь.

Завтрак подавали ровно в семь. Вольц выпустил меня не раньше восьми. В этом не было его вины, так велела миссис Брикман. Последнее наказание. Оставить меня без завтрака.

И это перед одной из самых тяжелых работ, которые могли достаться воспитаннику Линкольнской школы. Мне стало интересно, какова же хорошая новость.

Это выяснилось почти сразу. Со стороны кухни появилась Донна Высокий Ястреб в белом переднике и белой же повязке на голове. Она несла выщербленную белую миску с манной кашей. Донне, как и мне, было двенадцать. Она родилась в племени виннебаго [4]в Небраске. Она приехала в Линкольнскую школу два года назад, тощая и тихая, с волосами, заплетенными в две косы. Косы остригли, а оставшиеся волосы прочесали гребнем для гнид. Как и с других новичков, с нее сняли обноски, вымыли керосином и одели в школьную форму. Она плохо говорила по-английски и почти никогда не улыбалась. За годы учебы в Линкольне я понял, что для детей из резервации в этом не было ничего необычного.

Но теперь она застенчиво улыбнулась, поставила миску на стол передо мной и принесла ложку.

– Спасибо, Донна, – сказал я.

– Благодари мистера Вольца, – ответила она. – Он спорил с миссис Петерсон. Сказал ей, что это преступление – заставлять тебя работать на голодный желудок.

Вольц засмеялся:

– Пришлось пообещать сделать ей новую скалку.

– Миссис Брикман это не понравится, – сказал я.

– Миссис Брикман не обязательно об этом знать. Ешь, – сказал Вольц. – Потом я отвезу тебя к Бледсо.

– Донна, – окликнул женский голос с кухни. – Не копайся.

– Тебе лучше идти, – посоветовал Вольц.

Девочка послала мне последний загадочный взгляд и исчезла в кухне.

– Ешь, Оди, – сказал Вольц. – Я пойду задобрю миссис Петерсон.

Мы с Альбертом остались одни, и он заговорил:

– О чем ты только думал? Змея?

Я принялся за горячую кашу.

– Это не я.

– Точно. Это всегда не ты. Боже, Оди, ты только что стал на шаг ближе к отчислению из школы.

– Какой ужас.

– Думаешь, в исправительном доме будет лучше?

– Хуже быть не может.

Он смерил меня суровым взглядом.

– Где ты взял змею?

– Я же сказал, это не я.

– Ты можешь сказать мне правду, Оди. Я не миссис Брикман.

– Только ее прислужник.

Это его проняло, и я подумал, что он мне врежет, но он только сказал:

– Она серьезно относится к своим словам.

– Она одна такая.

Я улыбнулся, вспомнив ее дикий танец, когда змея проползла по ее ступне. Черный полоз, совершенно безобидный. Если бы это была шалость, то очень дерзкая, из-за непременно последовавшей бы порки. Даже я дважды подумал бы. Но я подозревал, что тварь заползла с улицы в столовую случайно.

– Уверен, она намочила панталоны. Всем было смешно.

– Но выпороли тебя и оставили на ночь с Фариа. А теперь ты будешь работать на полях у Бледсо.

– Выражение ее лица того стоило.

Это была не совсем правда. Я знал, что к заходу солнца пожалею, что змею повесили на меня. Рубцы на спине, оставленные ДиМарко, еще болели, а от сенной пыли и собственного соленого пота станет еще хуже. Но я не хотел, чтобы самодовольный всезнайка Альберт видел мое беспокойство.

Тогда моему брату было шестнадцать. В Линкольнской школе он сильно вытянулся. У него были блекло-рыжие волосы с непослушным хохолком на макушке, и, как у большинства рыжих, легко появлялись веснушки. Летом его лицо было сплошь покрыто пятнами. Он стеснялся своей внешности и считал ее странной, поэтому старался компенсировать это интеллектом. Альберт был самым умным ребенком, которого я знал, самым умным ребенком, которого знал кто-либо в Линкольнской школе. Он не отличался спортивными успехами, но его уважали за ум. И он был до невозможности честным. Это не было семейной чертой, поскольку мне было плевать на то, что Альберт называл моралью, а наш папа был своего рода мошенником. Но мой брат становился непоколебим, когда дело доходило до правильных поступков. Или того, что он считал правильным. В этом я не всегда с ним соглашался.

– Где ты работаешь сегодня? – спросил я между ложками каши.

– Помогаю Конраду с техникой.